«Творческая свобода плюс дисциплина»

Школа дизайна ВШЭ была основана в 2013 году. Издатель и дизайнер Арсений Мещеряков собрал вокруг себя профессионалов, которые взяли за основу ведущий мировой тренд — систему проектного обучения — и за несколько лет создали уникальную образовательную среду. Но можно сказать, что только к 2018 году Школа дизайна ВШЭ «созрела», набрала мощь, еще далеко не окончательную. Здесь появились уникальные люди, преподаватели, каждый из которых — самостоятельная вселенная. При этом все они органично дополняют друг друга.

Илья Бражников побеседовал с сотрудниками Школы дизайна о новой философии образования и о том, кого они готовят.

Чем отличается образовательная среда, которая создана в Школе дизайна ВШЭ, от атмосферы в других столичных вузах?

Игорь Гурович

Один из основателей Школы, дизайнер-плакатист, сооснователь дизайн-бюро Ostengruppe, лауреат престижных премий в области дизайна и графики, академик Академии графического дизайна, член совета при президенте РФ по культуре и искусству:

— Мне нравится, что получилось, нравится, когда в коридорах слышно веселое ржание, когда люди разговаривают, когда идут большие компании и видно по лицам, что людям хорошо, и абсолютно не скучно, и не страшно там быть. И это дорогого стоит. Я видел такое в хороших европейских университетах, где есть какое-то горизонтальное студенческое братство, а у педагогов со студентами живые и нормальные человеческие отношения. Это то, что есть в Вышке, и это то, что мне ужасно нравится.

Кирилл Преображенский

Художник, куратор, преподаватель, видеоартист, участник «Документы 12»:

— Главная особенность Вышки заключается в том, что это, пожалуй, первая серьезная государственная институция, которая на уровне университета создает и вообще реагирует на современные формы обучения, в том числе в культуре и в искусстве. Это серьезный прорыв. Потому что с точки зрения теории у нас есть локальные движения в МГУ или РГГУ, но с точки зрения соединения теории с практикой в Вышке я вижу такой серьезный, монументальный подход. Я преподаю в Британской высшей школе дизайна, у меня большой преподавательский опыт в школе Родченко, но это все частные и не такие масштабные образовательные инициативы. А главным в той области, которой я занимаюсь (современное искусство, видео-арт и кино), мне кажется то, что преподавателями являются активно действующие современные художники. С этого года мы запустились, набрали первый курс. Я дико рад и считаю, что это только начало.

Я рад, что в Вышке вижу очень много коллег из своего поколения (мне 48 лет). Рад тому, что в одном месте собрались такие замечательные люди, и у нас есть возможность передать опыт и знания молодому поколению. Мне кажется, что в этом особенность Вышки, что она, если выражаться жаргонно, отбирает себе классных специалистов, можно сказать — сливки. Все эти люди не только специалисты, но и яркие творческие индивидуальности, состоявшиеся социально, это люди, которые действительно на переднем крае в своих областях, которые имеют опыт взаимодействия и могут гораздо продуктивнее решать совместные задачи. И такой опыт является одним из приоритетов Вышки: чтобы было горизонтальное общение студентов с разных факультетов, разных направлений. Это более современная форма образования, когда мы не замыкаемся на чем-то одном, а даем людям возможность быть специалистами во многом и наблюдать за параллельными процессами. Художники с дизайнерами, дизайнеры с медиаспециалистами. Междисциплинарность — ключевое слово.

Михаил Лабазов

Архитектор, художник, главный архитектор центра дизайна Artplay, соруководитель детской художественной студии ДЭЗ № 5, партнер в архитектурно-художественном товариществе «Кабинет Звукозаписи». Преподает в магистратуре «Территориальный брендинг и дизайн городской среды»:

— Я довольно долго преподавал в МАРХИ. В Школе дизайна у нас курс магистратуры, и на него попадают люди разных специальностей. И вот эта, скажем так, междисциплинарность в отличие от узкой заточенности на архитектуру или узкую профессию сильно расширяет кругозор и облегчает диалог. Ведь очень интересно получать ответы не узкопрофессиональные, а обладающие какой-то объемностью. Поэтому когда люди приходят из социологии, из графического дизайна, из архитектуры в дизайн городской среды, уже само название показывает, что это не односторонняя «заточка». Дело в том, что город — это средоточие разнонаправленных векторов, и ощущение этой разнонаправленности и сложности, многосоставности факторов, которые влияют на городскую жизнь и, уже опосредованно, на городскую среду, позволяет ставить себя на разные позиции.

Леонид Бажанов

Арт-критик, куратор, историк искусства, основатель Государственного центра современного искусства, член Российской академии художественной критики. Руководитель программы арт-образования «Современное искусство»:

— Школа дизайна мне импонирует прежде всего открытостью в отношениях между преподавателями и студентами. Безусловно, такое бывало раньше и в других университетах, но, по-моему, за последнее время эта открытость, такая контактность утрачена. А здесь, мне кажется, она очевидна.

Захар День

Дизайнер и программист. Основатель компании Hæd Exchange, создатель курса-бестселлера основ HTML и CSS в Mоscow Coding School. Отвечает за образовательные профили, касающиеся программирования:

— В Школе дизайна мы понимаем то, что просто заучивать какие-то факты, неэффективно, а важное качество дизайнера — это насмотренность. Студенты трудятся в качестве подмастерья у мастера-куратора, постоянно работая над проектами. Это кардинально отличается от старого подхода, когда сначала люди зубрили какие-то книжки, а потом в конце учебы только шли первый раз на практику в реальную жизнь. Наши студенты с первого дня находятся в условиях реальной жизни, разве что на первых курсах мы даем им возможность чуть больше фантазировать.

Что касается нашего профиля «Дизайн и программирование». Сегодня на рынке образования в дизайне и программировании большинство курсов и школ направлены на выращивание одностаночников. Школы готовят специалистов подобных профессий: дизайнер интерфейсов, дизайнер пользовательского опыта, веб-разработчик на языке X, мобильный разработчик на языке Y и т. д. Я стараюсь делать упор на многостороннее развитие человека, развитие его личности, интересов, предпочтений. Мы преподаем методологии дизайна, методологии управления процессами, также учим работать с первичным набором инструментов, которые актуальны на сегодняшний день, но сразу готовим студентов к тому, что в течение их жизни эти инструменты несколько раз изменятся. Как говорят, задача образования сегодня — научить людей всю жизнь учиться.

Максим Муссель

Преподаватель программы дополнительного образования «Основы мобильного кино». Создатель проекта Mobile Filmmaker, соорганизатор конкурса «Фильм-Мобиль 2016», куратор мастерской мобильного кино на кинофестивале «Край света», автор книги «100 шагов к созданию мобильного кино», призер International Mobile Film Festival 2014:

— В Москве, как и в любом другом городе мира, волнами идут модные места для творческой среды. Безусловно, лидером 5—10-летней давности была Британская школа дизайна и вообще Британка как место обучения. Но творческие кластеры имеют тенденцию к изменениям, и сегодня, на мой взгляд, Школа дизайна ВШЭ — это как раз новый восходящий игрок, тренд, не уступающий Британке по качеству преподавателей и атмосфере развития. То есть там уже наступила такая «стабильная» стадия. Она всегда сложна для коллег. Я их очень люблю и уважаю всех, но прекрасно понимаю, что их взлет и драйв в прошлом. Сейчас им надо бороться уже в новом ландшафте, и бороться с этой уже «стабильностью».

А у Школы дизайна идет подъем. Я бы не пошел никуда, хотя и была такая возможность, со своей историей курса мобильного кино, кроме как в это учебное заведение. Просто потому, что видно: здесь люди готовы экспериментировать, и я один из экспериментов.

Что вам особенно интересно в работе со студентами Школы дизайна ВШЭ? Есть ли у вас образ выпускника — кого вы хотите видеть на выходе?

Игорь Гурович:

— Я хотел бы видеть сильных, адаптивных людей. Потому что, на самом деле, нет никаких правил, следование которым приведет к успеху. Самое важное, чему можно научить сейчас детей, — тому, что мир бесконечно быстро меняется, и только внимание к этому миру, желание трудиться и все время узнавать что-то новое может привести к хорошим результатам. Сегодня необходимы небоязнь эксперимента, желание преобразовать мир в лучшую сторону, а не следование законам дедов и отцов. Никаких духовных скреп! Вперед и только вперед! Люди, которые это поймут и почувствуют, будут успешными дизайнерами.

Михаил Лабазов:

— Мы вступили в период, когда задачи могут меняться, критерии тоже могут меняться, ты должен все это отслеживать и, наверное, быть готовым меняться сам, чтобы адекватно и корректно отвечать на задачи. Я бы даже сказал, иметь возможность формулировать эти задачи. Целеполагание — это самое важное. В правильно заданном вопросе уже есть большая часть ответа.

Кирилл Преображенский:

— На выходе должен получиться современно мыслящий человек. Человек, который знает и понимает современную культуру. Который не является специалистом в какой-то узкой области, а является разносторонне образованным. Человек, который понимает, как устроен современный мир, как устроена современная образность — и с точки зрения дизайна, и с точки зрения социальной антропологии.

Екатерина Павелко

Стилист и редактор моды, диджей, директор моды в журнале Esquire Russia на протяжении 11 лет. Преподаватель программы «Мода» и куратор направления «Фотография»:

— На выходе я хочу видеть современного творческого дизайнера, который может сказать свое слово в моде, может создать бренд, который будет хорошо продаваться и которым можно будет гордиться.

Захар День:

— Что касается профессиональных качеств, то я вижу своих выпускников многосторонне развитыми, имеющими возможность возглавить работу над цифровым продуктом. Но главное, конечно, чтобы работодатели отрывали с руками. Судя по результатам после второго курса, так оно и будет.

Леонид Бажанов:

— На выходе мне хотелось бы видеть широко эрудированную творческую личность, свободную от догматизма. Часто в образовательных программах предпочитают внедрять в сознание студентов какую-то «школу», апробированное направление и так далее. А здесь, мне кажется, важно, что в них воспитывают независимость...

Павел Борисовский

Художник, дизайнер, создатель арт-организации «Глобальный культурный проект» (Global Cultural Project, GCP), член Московского союза художников и Союза дизайнеров России:

— Одна из основных наших стратегий в Школе дизайна: мы учим не столько программам и инструментам, сколько способу мыслить. Основная задача — «взорвать мозг», чтобы ребята думали, как дизайнеры, думали глазами, визуальными образами.

Я думаю, и у нас в стране что-то изменится к лучшему в плане рынка и вообще востребованности. Мир уже изменился. Ребята представляют в школе всю географию России, и они дико талантливы, у всех есть информация о том, что происходит в Москве, что происходит в Лондоне, в Нью-Йорке... Плюс акцент ВШЭ на знание языка. Они все прекрасно знают язык, у них есть учебная мобильность. То, что было для нас недоступно, когда мы учились, теперь реализуется. Они сами подают, не спрашивая меня, заявки на конкурсы. Получают первые места среди студенческих работ. К концу института у них накапливается колоссальное портфолио, и в это портфолио входят лондонские и нью-йоркские награды...

У нас есть сайт студенческих портфолио, он доступен всем. Любой откроет ссылку, устраиваясь на работу, и все увидят проекты за четыре года обучения. Это уже тысячи проектов, которые можно посмотреть. Шесть лет, 30 групп, четыре модуля...

Максим Муссель:

— Главное в моем курсе — это дать возможность обычному человеку (иногда творческому, иногда не очень) попробовать стать полноценным автором и творцом. Пришел человек в 30 лет, пиарщик или журналист, и через месяц он снимает кино и понимает, что это такое. И даже если он этим не будет заниматься дальше в большом объеме, у него галочка внутри: он когда-то в жизни был режиссером.

По поводу образа выпускника. Есть два варианта. Первое: человек, который с помощью нашего курса понял, что он может быть творческим человеком, даже если никогда этого не пробовал или пробовал как-то на коленке. А второе — если это профессиональная необходимость, если это коммуникаторы, пиарщики, дизайнеры, журналисты, киношники, телевизионщики, — то они после курса начинают использовать это все в профессии и, грубо говоря, повысив квалификацию, начинают больше зарабатывать. Даже не в смысле денег, а в смысле «очков».

Николай Дыбовский

Известный гейм-дизайнер, глава студии-разработчика Ice-Pick Lodge, прославившейся тем, что относится к созданию компьютерных игр как к современному искусству. В Школе руководит направлением «Гейм-дизайн и виртуальная реальность»:

— Прежде всего мы пытаемся учить их игровому мышлению, потому что мы же понимаем прекрасно, что невозможно сегодня в студентов внедрить нечто классическое или средневековое, когда человека учили каким-то тривиумам и квадривиумам, — вот он изучил какой-то корпус текстов, и все, теперь он все знает, и на всю жизнь он этим знанием заряжен, и он может дальше с этими знаниями работать и быть хорошим специалистом. В нашей реальности это абсолютно невозможно, потому что через два года все совершенно поменяется. И когда сейчас студенты-первокурсники у меня учатся, через четыре года они закончат бакалавриат, реальность будет абсолютно другой, не той, которую мы сейчас наблюдаем в игровой индустрии. Поэтому я вижу своей задачей как куратор научить их игровому мышлению, чтобы они могли гибко адаптироваться, создавать игровые конструкции, не привязанные к технологиям, не привязанные к классическим жанрам.

В чем специфика проектного обучения и в чем его отличие от обычного университетского академизма?

Игорь Гурович:

— У меня было академическое образование, но развалился Советский Союз, и было понятно, что жизнь сложится каким-то другим образом. И, к сожалению, никто не мог научить, каким. Просто на моих глазах система работы в профессии развалилась, а новой не было создано. И выжили только те, кто готов был пробовать и двигаться дальше, делать больше, чем тебя научили в институте. Те, кто делал так, как научили — те проиграли и абсолютно исчезли из отрасли. Те, кто пробовал — все победили.

Павел Борисовский:

— Я учился в разных дизайнерских структурах: в Полиграфическом институте, когда мне было 14 лет — в Училище 1905 года на графическом дизайне. Но это было еще в прошлой жизни, в системе советского образования, которое было связано с академическим рисунком и другими «обязательными» вещами, потом по факту оказавшимися необязательными. Меня учили каким-то навыкам: красить бумагу, перепечатывать фото, что-то склеивать... Когда я закончил учиться, эти навыки мне не понадобились.

Шесть лет назад Арсений Мещеряков пригласил меня преподавать в Школу дизайна, которой он руководит. А до этого 20 лет, начиная с лихих девяностых, мы занимались жесткой коммерцией. Были свои дизайн-студии. Все преподаватели, которые работают в школе, основное образование получили в студиях, зарабатывая деньги. И это было очень эффективно. Через проект учиться полезно, с одной стороны, с другой — все эти знания были разрозненны. Был опыт, но не было системы.

Арсений собрал людей, которые были настоящими звездами — Игоря Гуровича, Эрика Белоусова, Сергея Кужавского... У каждого был свой огромный опыт практической работы. И мы стихийно попали в мировой тренд — обучение через практику, через проекты. Мы долго думали: нужно ли студентов учить академическому рисунку? С болью от этого отказались... Но, на удивление, все это работает!

И у нас появилась своя система: в первом модуле мы изучаем эйдетику, во втором — занимаемся плакатами, в третьем — изучаем среду. Очень важно, что мы делаем фантазийные проекты, потому что так включается фантазия.

Захар День:

— На первых курсах мы даем студентам больше творческой свободы, и проекты хоть и выглядят как настоящие, но идеи и бизнесы, под которые они созданы — не существующие. С третьего курса студенты работают уже над совсем реальными проектами по брифам (техническим заданиям). То есть, по сути, у нас нет такой процедуры, как «практика». Все обучение — это сплошная практика. Дальше только стажировка и настоящая работа.

Так как новых знаний очень много — их нельзя все изучить, да и не нужно, — то мы учим, как добывать необходимую в каждое конкретное время информацию. Это очень естественный для жизни подход и, как показывает практика, эффективный.

Екатерина Павелко:

— По ходу дела выясняется, что проектная система действительно рабочая, потому что ты делаешь что-то руками. И они от этого производства руками понимают суть гораздо лучше и глубже.

Михаил Лабазов:

— Мне сложно говорить о плюсах проектного обучения, потому что я другого не знаю. Я всю жизнь и архитектор, и занимаюсь детьми, и это все — образ жизни.

Школа дизайна в этом аспекте, во-первых, отличается тем, что в том же МАРХИ мы были внутри программы. Я сам по ней учился 30 лет назад, и, в общем-то, она мало поменялась. Мы вынуждены были ей следовать. Здесь мы пришли с условием того, что мы разрабатываем свою программу и идем по ней. Да, это необкатанная дорога. Но, на мой взгляд, это более полезно, чем апробированные пути.

Кирилл Преображенский:

— Если мы будем сравнивать с Суриковкой, Строгановкой и Академией художеств, при всем моем уважении к классическому искусству, мне кажется, что на сегодняшний день перед искусством стоят немного другие задачи, и их надо по-другому решать. Такой институции, как Школа дизайна, до сих пор не было, и специалистов, которые погружены в современную проблематику, до сих пор не готовили.

Максим Муссель:

— У меня не просто проектное обучение, у меня такой жесткий проект. Если сказать два слова о том, как у нас это делается, я думаю, что нет ни одного ДПО, где работают более десяти преподавателей из разных мест — из ВГИКа, из Московской школы кино, из других мест. Это абсолютно суперпрофессиональные люди, которые за месяц должны дать азы кино. Второй момент: нужно людей погрузить в техническую сторону вопроса, в том числе как держать телефон, как снимать с учетом монтажной программы... И третье — нужно сделать три творческие работы. Три за месяц. И получается, что это такой «курс молодого бойца». Многие профессионалы могут засмеяться, сказать, что это невозможно, но вот наша задача — как раз попытаться сделать это возможным.

Николай Дыбовский:

— Я всегда говорю своим первокурсникам, что профессия гейм-дизайнера — это профессия невероятно проблемная. По трем причинам.

Во-первых, потому что дизайн игр — это очень новое время. Пока нет такой науки, но мы же университет, мы должны заниматься некоей систематизацией знаний. Про гейм-дизайн никакой систематизации быть не может, потому что науки нет. Предпринимаются первые робкие попытки, публикуются разрозненные статьи, но это все совершенно, как, знаете, после падения Римской империи первые монахи пытались Аристотеля возродить. Вот мы сейчас в ситуации такого пепелища.

И тут вторая проблема — разных игр невероятно много. Еще ни разу в истории человечества не было такой формы художественной деятельности, в которой встречалось бы такое разнообразие форм. Универсального игрового дизайна быть не может вообще. Потому что дизайнер стратегий и дизайнер визуальных новелл — это абсолютно разные компетенции и профессии. Дизайнер логических игр, головоломок и дизайнер атмосферных игр типа «Сайлент Хилла», дизайнер мультиплеерных игр типа «Варкрафта» или «Танков» — это абсолютно разные миры. Они настолько же далеки друг от друга, как, если проводить ассоциацию с животным миром, антилопа от пеликана. Это проблема номер два.

А проблема номер три, с которой мы вынуждены постоянно иметь дело, это то, что технологические перемены в нашем игровом мире происходят стремительно. Опять же ни один вид художественной деятельности, даже дизайн цифровых приложений — там нет такой трагедии, что каждые полгода появляется какая-то «бомба», которая все абсолютно меняет.

Так, ко мне обратились люди из компании Mail.ru, которые сказали: «О, как хорошо, давайте мы сделаем из ВШЭ нашу домашнюю такую школу, кузницу кадров для нашей компании». Которые будут делать очень специфический жанр — мультиплейные мобильные игры, потому что 90% того, что выпускает Mail.ru — это мобильные игры. Я сказал: нет. Хотя это все звучало очень соблазнительно. Я долго думал, но сказал «нет», потому что, если бы мы «ковали» у нас в Вышке только людей, которые умеют делать монетизацию мобильных историй, я бы нашим студентам подложил огромную свинью. Сейчас кажется, что мобильные — это вечная данность, и они доминируют. Но пройдут два года, и ничего от них не останется.

Что вы лично для себя находите в работе со студентами и чего хотите достичь? Что для вас было бы успешным результатом вашей преподавательской работы?

Игорь Гурович:

— Если бы появилось новое поколение, которое бы широким фронтом изменило отрасль в ближайшие десять лет. Во-первых, было бы здорово технологически и философски идти в ногу с миром. Во времена катаклизмов все так немножечко скукоживается и окукливается. И за последние лет десять никаких больших идей в отрасли не появилось. Я сейчас не говорю о композиционных или стилевых изменениях, они-то, конечно, есть. Но проектно ничего не произошло. Обществом не заданы важные вопросы к отрасли, а отраслью не даны важные ответы, потому что нет вопросов. Кто-то должен уже объяснять государству и бизнесу, что вообще все по-другому происходит. Мы, к сожалению, не смогли, а кто-то должен это сделать.

Кирилл Преображенский:

— Лично для себя я нахожу интерес социального развития в Москве, в России. Нам надо менять ситуацию в культуре, в изобразительном искусстве. И это является и вызовом, с одной стороны, и, с другой стороны, моим главным интересом — поучаствовать в процессе изменения культурного ландшафта России. Потому что в мировом контексте, мне кажется, на сегодняшний день Россия немножко замкнута на себе, автономна и немного провинциальна.

Леонид Бажанов:

— Что для себя я нахожу в работе со студентами? Я ощущаю большой дефицит связи с актуальными запросами времени. То есть запросы времени очевидны, но они актуализируются именно через молодое поколение. Они острее и точнее чувствуют эти запросы. С удивлением иногда обнаруживаю пристрастия моего сына (ему 14 лет) — он Бэнкси знает лучше, чем университетская профессура. И это показатель. Я надеюсь, что как раз студенческая среда и вот этот процесс взаимообучения дадут такой результат для меня. Обучение всегда происходит в обе стороны. Это известно со времен платоновской Академии Древней Греции.

Николай Дыбовский:

— Я хочу вырастить новое поколение самостоятельных авторов, хочу вырастить поколение режиссеров, которые потом создадут новую российскую национальную школу гейм-дизайна, которая будет опираться на наши культурные корни. Я считаю, что люди, которые думают на русском языке, должны создавать игры. Вот как было в кино. Советское кино хорошее, его ни с чем не спутаешь. Тарковский, Герман, Данелия — они не похожи ни на кого.

На самом деле мои студенты меня, человека, который работает в индустрии уже 17 лет и выпустил уже шесть игр, учат больше, чем я их, понимаете? И я вижу их идеи, именно стремлюсь не внедрить в них какой-то концепт: вот это делается вот так — так будет правильно, — а стремлюсь в них вырастить авторский почерк.

Павел Борисовский:

— Я лично пошел преподавать потому, что преподавание очень хорошо упорядочивает все, начинаешь понимать вещи, которые раньше не понимал. Я очень вырос за последние пять лет, разговаривая и думая об этих вещах. Знаете, о таком предмете, как логика, говорят: ее не поймешь, пока не начнешь преподавать. Но это справедливо для любого предмета.

Захар День:

— Я хочу как можно большему количеству людей рассказать о возможностях и перспективах работы в цифровом производстве. Также я хочу показать, что учиться новому не так уж и сложно. Хорошим результатом будет ситуация, когда «мои люди» будут везде в индустрии и будут работать на благо человечества.

Также очень интересно проверять жизнеспособность идей. Совместно со студентами мы что-то придумываем, проверяем эти идеи с помощью проектирования, макетирования, прототипирования. В перспективе думаем о том, как мы можем поддержать успешные проекты, превратить их в совсем реальные, вывести на рынок. Думаем о своем бизнес-инкубаторе/акселераторе.

Хотелось бы в будущем делать больше исследований, участвовать в разработке новых цифровых стандартов. В 2020 году мы откроем магистратуру по нашему профилю, как раз под эти цели.

Для вас важна идея творческой свободы в образовании?

Игорь Гурович:

— Да, безусловно. Несвободные люди вообще ничего не могут сделать. То есть творческая свобода, плюс дисциплина. «Творческая свобода» звучит скорее уже негативно, чем позитивно. Есть такая большая проблема в русском художественном образовании, которая заключается в том, что традиционно в России художник напрямую общается, прости господи, с Богом. И он, значит, проводник божьих вибраций. А если он проводник божьих вибраций, то, соответственно, сегодня отвибрировал, а завтра с похмелья не отвибрировал, а потом плохо отвибрировал, а потом опять хорошо отвибрировал, и все равно хорошо, он хороший художник, потому что когда-то он в эти вибрации попадает! А история просто в том, что это каждодневный многочасовой труд. Просто важно каждый день много работать. Это про дисциплину. А свобода заключается в том, что ты пытаешься сделать шаг вперед и изменить мир к лучшему. Поэтому ты свободен от условностей, навязанных тебе образованием, социальным строем, окружающей жизнью. Ты пытаешься сделать шаг вперед. Суть любого дизайна — сделать жизнь удобнее, лучше, умнее, понятнее.

Екатерина Павелко:

— Творческая свобода важна, но мне важно, чтобы те проекты, которые делают студенты в рамках школы, были подчинены некоему общему принципу, то есть творческую свободу уложить в рамки проекта.

Павел Борисовский:

— Безусловно, работать можно, только имея свободу. Это с одной стороны. С другой — лучшие дизайнерские проекты делаются в коридоре ограничений. Вообще когда есть полная свобода, сделать хорошую вещь нельзя... Ведь самое сложное задание, когда тебе говорят: делай что хочешь! Есть такой документальный фильм Ларса фон Триера — «Пять препятствий». Смысл именно в препятствиях — препятствия как условие творчества. Препятствия нужны. Но свобода важнее.

Кирилл Преображенский:

— Весь опыт прохождения пути студента, от поступающего до выпускника, дает человеку представление о творческой свободе. Ведь творческая свобода связана не только со свободой самовыражения, но и со свободой владения определенными инструментами. Вы можете задумать прекрасную вещь, но не понимаете, как инструментально ее решить в современном мире. И это тоже часть свободы, что вы в определенной степени владеете, если говорить жаргонным языком, «скиллами», или навыками, которые позволяют вам решать гораздо более сложные и современные задачи, чем раньше. А если мы говорим о свободе как индивидуальной судьбе человека, о том, что человек может себе позволить и каково его представление о свободе, то на это довольно сложно повлиять, это слишком внутренняя вещь. Границы дозволенности, границы своих возможностей... Но поскольку в школе преподают активно действующие художники, то они как мастера берут на себя определенную ответственность и за эту часть образования — о границах свободы профессиональной, этической и административной. Для меня гораздо важнее, чтобы люди обладали свободой воплощать свои задумки. Мне кажется, что в этом главная свобода художника.

Михаил Лабазов:

— Если человек несвободен, то ему уже ничем не помочь.

Николай Дыбовский:

— Нет какой-то истины, как в математике, где есть неизбежные законы чисел, например нельзя делить на ноль. А в играх этого не может быть, в играх можно делить на ноль, в играх можно все!

Захар День:

— Смотря, что понимать под творческой свободой. На нашем профиле мы смотрим на дизайн как на процесс инженерии, поэтому у нас все чуть более жестко в отличие от других профилей. Много различных критериев оценки эффективности. Само по себе творчество я рассматриваю как художественно-ремесленнический синтез, но так как дизайн всегда должен решать задачу, то и творческая свобода, соответственно — это свобода в рамках требований и ограничений.

Леонид Бажанов:

— Идея творческой свободы чрезвычайно важна. Я думаю, что это самое главное.

Фото: Владимир Яроцкий