Дмитрий Булатов: «Задача Art & Science — предложить иной способ мышления о мире»

В Школе дизайна НИУ ВШЭ открывается новый магистерский профиль «Art & Science» — он будет готовить уникальных специалистов, работающих на стыке искусства и науки. Руководитель профиля Дмитрий Булатов рассказал о том, зачем современные художники взаимодействуют с нечеловеческими агентами, почему вредно делить студентов на «физиков» и «лириков» и какие области науки до сих пор неподвластны искусству.

Может быть потому, что сам феномен Art & Science лучше других говорит нам о том, как быть современным? Мы живем в сложном и нестабильном мире, в котором нужно уметь связывать между собой разные действия и процессы. Так человек включается в информационный обмен с окружающей средой. То есть быть «современным» — это довольно сложный навык, которому нужно учиться. Но как это сделать? Здесь, как мне кажется, и может прийти на помощь Art & Science.

Художники, работающие в этой области, с одной стороны, находятся в современности, которая требует скорости и технологической адекватности, а с другой — они пребывают в длительной традиции искусства, которая нивелирует понятие времени. Все прорывные решения сегодняшнего дня содержат в себе как мотивы, которые встречались в более ранних культурных процессах, так и материальные эффекты, которые являют собой принципиальную новизну. Хороший художник обычно старается держать под контролем обе эти координаты. А мы, как зрители таких произведений — учимся видеть в них разные аспекты современности.

Вряд ли имеет смысл делить людей на основании каких-либо шаблонов. Вред шаблона «технарь/гуманитарий» заключается в том, что человек начинает однобоко смотреть на мир. Между тем мировые тенденции показывают: чем дальше разнесены между собой объекты, люди или проблематики, тем с большим успехом они совмещаются. Как говорит мой друг и коллега художник Джо Дэвис: «Everything is connected». На этом и основывается эффект междисциплинарности, который служит залогом современной исследовательской деятельности.

Наш магистерский профиль в этом смысле уникален: он сочетает одновременную подготовку в области электроники и инженерии киберфизических систем с историей и теорией современного искусства, философией и постгуманитаристикой. Мы ждем всех желающих — и в первую очередь тех, кто желает избавиться от шаблонов и ярлыков, посмотреть на свои возможности шире. Тех, кто понимает, что придется много работать. В этом смысле трудно будет всем, потому что за возможностью выбора неординарного профессионального пути всегда стоит много работы над собой.

Всё будет зависеть от персональной мотивации и готовности много работать. Карта креативных компетенций профиля составлена так, что основные дисциплины будут даваться с нуля. Потому что мы понимаем, что к нам придут студенты с различной базой знаний. Кто-то не будет уметь программировать на должном уровне, а кто-то не будет знать историю искусства. Кто-то бакалавриат прошел в технических ВУЗах, а кто-то — в гуманитарных. Мы будем опираться на то базовое обучение, которое студенты получили ранее, и добавлять в багаж знаний наряду с методами инженеринга, DIY и компьютерных наук треки, связанные с критической теорией, историей искусства и науки.

Хорошо, если у студента в бэкграунде будут какие-то творческие проекты (видео-, аудиоработы, инсталляции и т.д.) или результаты научно-исследовательской деятельности. Но главным критерием отбора станет, конечно, интерес к искусству и науке. Участие в выставках и конференциях, научных и художественных семинарах, публикации в журналах — признаки того, что студент на самом деле хочет и может заниматься исследованиями.

Это так, но лишь отчасти. Наш профиль имеет чёткую специализацию и соответствующий подзаголовок — «Art & Science: неокибернетика». В свое время Стаффорд Бир, известный теоретик и практик в области системного управления, определил кибернетику как науку о «сверхсложных системах» — то есть, о системах, которые постоянно изменяются, причём так, что их изменения всегда опережают наши знания. В этом смысле современные посткибернетические исследования — от IT и робототехники до биомедицины — занимают очень близкое место рядом с искусством в их отношениях с непознаваемым.

Основная идея понятна: искусство и кибернетика изучают системы, которые мы не способны понять в полной мере, и адаптируются к ним. Адаптация, приспособление к неизвестному — вот основное понятие, которое роднит кибернетику с искусством. Этот подход мы будем применять для решения самых разных задач — от использования ИИ при создании новых жизнеподобных компьютерных форм, до исследования адаптивных отношений между человеческими и нечеловеческими агентами. При этом мы планируем рассматривать эти отношения не через призму иерархического контроля, а как кибернетический процесс обмена «предложениями» и «контрпредложениями», нацеленный на достижение равновесия и сосуществования.

Основная идея нашего профиля — научить студентов вступать в различные творческие союзы и альянсы с нечеловеческими агентами (будь то алгоритмы, технические устройства или электрические поля) с тем, чтобы проявлять совместный творческий потенциал. Для этого мы вводим в профиль ряд ключевых дисциплин, в рамках которых студенты научатся разрабатывать киберфизические системы различной сложности («Инженерия киберфизических систем»), освоят протоколы и платформы Интернета вещей («Программно-аппаратные платформы»), а также получат знания в области расширенных вычислений («Основы машинного обучения»). Одновременно с этим студенты будут отрабатывать навыки работы с системами автоматизированного проектирования («3D-моделирование и прототипирование») и навыки проектирования схемотехнических решений («Электроника и DIY»).

Также в нашем профиле будут присутствовать гуманитарные треки, такие как «Археология медиа», «Этика науки и технологий» и «Правовые основы машинного творчества». Не говоря уже о блоках, посвященных современному искусству и философии. Такой подход, на наш взгляд, будет способен производить реальность, в которой автономия и креативность не считались бы атрибутами только человеческого.

Тут важно понять, для чего науке нужен язык искусства. Что такого может сказать и сделать только искусство? Искусство, например, не обязано сосредотачиваться на интерпретациях логических закономерностей в природе, чем в основном занимается наука. Зато, делая ставку на интуицию или эмоции, искусство может создавать различные и альтернативные версии реальности, выходя за пределы возможностей науки. Оно также способно обращать внимание на множество неочевидных способов применения технических возможностей. Это свойство искусства особенно ценно сегодня — в период турбулентности, когда неопределенности и непредсказуемости больше всего и когда необходимо поощрять разные точки зрения.

Если ученые понимают потенциал искусства, они без проблем превращают методы исследований и сам контекст науки в художественные проекты. Например, сингапурец Адриан Дэвид Чеок каждую свою научную разработку сопровождает художественным проектом и принимает участие в фестивалях современного искусства. А Кен Голдберг, известный специалист в области ИИ, пишет пьесы и делает интерактивные инсталляции. Его произведения неоднократно экспонировались Венецианской биеннале, находятся в коллекциях Центра Помпиду и Центра ZKM. Многие ученые хорошо понимают специфику современного искусства и делают интересные работы.

Да, такое случается, когда художники обладают чувством «глубокого видения» — пониманием закономерностей, лежащих в основе окружающего мира. Достаточно открыть книги по истории науки или искусства, и мы увидим, что работы таких представителей искусства как Роберт Фултон, Сэмюэль Морзе, Хеди Ламарр оказали существенное влияние на технонауку.

Что касается современников — здесь нельзя не вспомнить нашего коллегу, художника Джо Дэвиса. Он — один из немногих авторов, которые реально повлияли на развитие современной науки. Работая в MIT в 1980-х годах, Дэвис изобрел инновационный метод кодирования информации на биологических носителях. И тем самым вышел на область науки, ныне получившую название «синтетическая биология».

Из текущих проектов я могу назвать совместную работу художницы-феминистки Шарлоты Джарвис и ученых Лейденского университета. Их проект называется In Posse («Потенциально возможное»). Цель Джарвис и ее коллег — вырастить «женскую сперму», то есть получить сперматозоиды из клеток кожи самой художницы. Этот проект рисует нам вариант будущего, в котором репродуктивная роль мужчины сводится к нулю. В этой работе применяются технологии, получившие две Нобелевские премии. Такие примеры доказывают, что художники совместно с учеными способны совершать настоящие концептуальные прорывы.

Все сложности Art & Science, как и почти всей современной мысли об ином, связаны с двумя пределами: онтологическим и инструментальным. Онтологический предел заключается в сопротивлении антропоцентризму нашего способа осмысления окружающего. Эта граница связана, прежде всего, с понятием человека, которое не только изоморфно жизни, но и возвышается над жизнью. Речь идет о давней проблеме человека, который одновременно причастен естественному, биологическому миру и все же постоянно стремится возвыситься над ним, создавая абстрактные системы знания.

Современные практики гибридного искусства могут быть поняты как трудный комментарий к этому пределу: дадаистские кибернетические структуры, DIY-методы геномного редактирования, работа с распределенной, но скоординированной материей (рои, стаи, толпы). Искусство уже научилось работать с науками о жизни, но очевидно, что нам нужно производить больше версий и нарративов, размывающих антропоцентрическую технонаучную догму.

Другой предел — инструментальный, который имеет отношение к масштабам. На этом уровне искусство испытывает традиционные сложности как с физикой элементарных частиц и квантовых систем, так и с астрофизикой, астробиологией, астрохимией.

В последнее время мне очень нравятся произведения с использованием так называемых «глубоких» медиа. В фокусе внимания таких проектов — встреча с воздействием физических составляющих земли, воды и атмосферы (в частности, магнитных, электрических и гравитационных полей), а также субстратных элементов технических систем (металлы, соли, кристаллы и др.).

Сами произведения искусства «глубоких» медиа могут выглядеть по-разному. Это могут быть высокотехнологичные устройства — например, звуковой аппарат Гая Бен-Ари на человеческом нейронном субстрате, или гибридная инсталляция Мелиссы Дуббин и Аарона Дэвидсона, которая рассчитывает геологическую активность рек. Есть и переходные форматы — например, реэнактмент известных опытов по воссозданию атмосферы доисторической Земли, который предпринял Адам Браун, или, скажем, работа Шпелы Петрич по налаживанию коммуникации между человеком и фикусом. Все эти произведения предлагают нам довольно сложную сборку «органического» и «неорганического»; они ставят под вопрос традиционную оптику с её стремлением изобразить материю в качестве пассивной и безмолвной силы.

Сегодня в области IT мы наблюдаем две взаимоисключающие тенденции: с одной стороны — усиление роли цифровизации, а с другой — очерчивание границ применимости этой сферы, связанное со сменой повестки российского IT-сектора. При этом, что любопытно, пользовательские технологии остаются в доступе. Я уверен, что крупные компании смогут найти выход в сложившейся ситуации. Однако само возникновение этой зоны неопределенности ставит перед художниками, работающими в области Art & Science, очень нетривиальную задачу — разработку альтернатив традиционным цифровым решениям.

И здесь самое время вспомнить о том, что уже в 1930-х годах Алан Тьюринг, который стоял у истоков информатики и ИИ, высказал предположение о конечности цифровой парадигмы. Он говорил, что цифровые компьютеры не могут описать наиболее интересные и важные переходные процессы в сложных системах. В качестве решения проблемы он предложил использовать более чувствительные гибридные системы — т.н. нестандартные машины Тьюринга. Нестандартность этих машин заключается в том, что наряду с обычной памятью они могут включать в себя произвольные устройства и системы, развивающиеся по своим собственным законам (например, болото или нагромождение ржавчины под килем корабля). Это и есть та область, которой, в частности, занимается неокибернетика.

Я уверен, что в будущем связь между искусством и наукой будет только усиливаться. Это значит, что наши стратегии должны будут усложниться, а наши модели окружающего мира стать более гибкими. Искусство как исследование, разработка нового инструментария, переход к гибридным образовательным форматам — такими будут последствия преодоления искусством собственных границ. Задача Art & Science — предложить иной способ мышления о мире. Речь идёт о попытках преодоления антропоцентризма и рассмотрении различных живых и неживых сущностей вокруг нас — вирусов и тел, технических устройств и электромагнитных полей — в качестве агентов, взаимодействующих друг с другом в едином процессе. Какими метафорами мы будем описывать эти образы проявляющихся во времени, частично пересекающихся людей, сущностей и объектов? Смогут ли художники дать нам этот новый образ живого мира, в котором порядок — есть лишь одно из проявлений хаоса? Это вопросы, на которые нам ещё предстоит ответить.

Выражаем благодарность авторам, предоставившим право на публикацию изображений, а также Балтийскому филиалу ГЦСИ / ГМИИ им. А.С. Пушкина (Россия), Лаборатории технологического искусства ИФ РАН и Техно-Арт-Центра (Россия), Центру биологических искусств Coalesce Университета Баффало (США), Фонду Исикавы (Япония), Галерее Капелица (Словения), MU Hybrid Art House (Нидерланды) за информационную поддержку.

Если вы хотите больше узнать о правилах поступления и особенностях обучения в магистратуре Art & Science — ждем вас на Дне открытых дверей, который пройдёт 13 апреля в Школе дизайна, а также на портфолио-ревью, где вы сможете напрямую пообщаться с куратором профиля Дмитрием Булатовым. Портфолио-ревью проходят регулярно в онлайн-формате.