Говоря об Исаму Ногучи, трудно удержаться от рассказа о его семье, так как и мать, и отец, и сводная сестра были известными личностями, им посвящены статьи в энциклопедиях, монографии, а о жизни матери Исаму — Леони Гилмор — был снят еще и художественный фильм.

Отцом скульптора был Ёнэдзиро (или просто Ёнэ) Ногучи, первый японский поэт, издававший свои стихи на английском. Он родился в Японии в 1875 году. Поступив в 18 лет в токийский Университет Кэйо, познакомился там с творчеством и идеями Томаса Карлейля и Герберта Спенсера и вскоре решил ближе ознакомиться с неизвестной ему культурой. В ноябре 1893 года Ёнэ сел на пароход и отправился в Сан-Франциско. В США он на время нашел приют в доме знаменитого в то время литератора Хоакина Миллера, где общался с представителями калифорнийский богемы, завязывая, в том числе, и романтические отношения. Позже, покинув дом Миллера, долгое время жил отшельником. В этот период он написал свои первые стихи на английском, а также перевел на него часть стихов, написанных по-японски.

Мать Исаму, Леони Гилмор, родилась в 1873 году на Манхэттене в районе, населенном преимущественно эмигрантами. Девушка получила хорошее образование в престижном колледже Брин-Мор (ее главными дисциплинами — «мейджорами» — были история и политические науки), свободно говорила на четырех языках, стажировалась в Сорбонне. Но в дальнейшем ей не очень везло: с последнего курса пришлось уйти из-за болезни, да и постоянной работы по окончании работы она не нашла, перебиваясь случайными заработками. В 1901 году Леони увидела газетное объявление о поисках редактора. Автором его был Ёнэ Ногучи. Он к тому времени выпустил уже две книги стихов на английском, но не был до конца уверен в своем владении чужим языком. Так Леони переехала в Калифорнию.

Через пару лет отношения мисс Гилмор и Ёнэ перестали быть только профессиональными. В ноябре 1903 года Ёнэ в официальных документах впервые назвал Леони своей женой. Однако формальный брак так и не был заключен, а через какое-то время их союз, казалось, и вовсе распался. Когда в ноябре 1904 года у Леони родился сын, Ёнэ уже жил в Японии и о рождении первенца узнал из газет. Какие чувства в том момент Леони питала к отцу ребенка — неизвестно, но имя ему дала японское. «Исаму» в переводе значит «храбрость». Ёнэ звал их в Японию, и Леони в итоге согласилась на переезд, но лишь через 2 с лишним года. Когда в 1903 году она прибыла в Токио, выяснилось, что у Ёнэ уже другая семья. Тем не менее, Леони осталась в чужой стране на долгих 13 лет, нашла работу и родила здесь дочь Эйлс, в будущем известную танцовщицу, имя отца которой неизвестно до сих пор. А Исаму в 1918 году был отправлен на обучение в США.

Здесь под именем Сэм Гилмор он закончил среднюю школу и под влиянием одного из своих преподавателей, доктора Эдварда Рамли, совсем уже было решил стать врачом, но вернувшаяся из Японии мать уговорила его посвятить жизнь искусству. Тот же доктор Рамли представил Исаму-Сэма своему другу, скульптору Гутзону Борглуму, создателю монументального Мемориала на Горе Рашмор. Затем было обучение в Колумбийском Университете и Школе искусств Да Винчи. Исаму был удостоен стипендии Гуггенхайма, несмотря на то, что был моложе требуемого возраста. В те годы у него проявился интерес к модернистским работам фотографа Альфреда Штиглица и румынско-французского скульптора Константина Бранкузи.

А потом были долгие путешествия по Европе, Америке и Азии. В Париже Ногучи работал ассистентом у Бранкузи; по возвращении в Нью-Йорк завязал знакомство с разносторонне талантливым Бакминстером Фуллером, поработав с ним над рядом проектов; а затем в Японии и Китае изучал как древнее так и современное искусство. Его интерес хронологически простирался от глиняных скульптур периода Кофун (III — VI века н.э.) до работ современного китайского художника Ци Байши.

В такой обстановке, в результате взаимовлияний и взаимопроникновений нескольких культур, как западных, так и восточных, и сложилась необычная личность Исаму Ногучи. Он так и не смог отдать предпочтение какому-либо направлению, оставшись универсалом, чье творчество не поддается категоризации. Он мог работать с любым материалом и создавать работы в любых стилях: от классического (его ранняя, 1926 года скульптура «Ундина») до модернистского, в духе Генри Мура или Бранкузи. Его творения были как монументальными (проектирование городских пространств или девятитонный металлический барельеф для здания Associated Press в Рокфеллер-центре), так и миниатюрными (радионяня Zenith Radio Nurse, признанная шедевром дизайна). Это были как произведения чистого искусства, так и образцы промышленного дизайна (та же радионяня или предметы мебели). В своем трактате 1936 года он написал о том, что скульпторы и художники «не должны вечно интересоваться чистым искусством, но должны использовать свои знания о форме в повседневных проектах в области промышленности и торговли».

Впрочем, дизайном Ногучи занялся, видимо, не совсем добровольно. США охватила Великая Депрессия, и занятия чистым искусством не приносили желаемого дохода. Ногучи брался за разнообразные работы: оформлял сцены для спектаклей труппы Марты Грэм, где танцевала его сестра; вместе со знаменитой художницей Джорджией О’Кифф создавал графическую рекламу для компании Dole, торгующей фруктами, в 1938 году создал упомянутую выше радионяню, придав ей форму маски для кэндо... В 1939 году к нему обратился президент нью-йоркского Музея современного искусства Энсон Конджер Гудьир с просьбой сделать небольшой столик.

Гудьир остался в восторге от работы, а вскоре Ногучи получил похожий заказ. Находясь в Гонолулу, где он занимался рекламой для компании Dole, Ногучи встретился с британским дизайнером Теренсом Робсджоном-Гиббингсом. Тот попросил его сделать что-то похожее на столик для Гудьира. Робсджон-Гиббингс вскоре уехал в Британию, и Ногучи свою работу и описание к ней отправил почтой, надеясь на ответ и гонорар. Ни того, ни другого он не получил и вскоре забыл об этом.

Но разразилась Вторая Мировая война. В Европе-то она уже бушевала, а США всерьез вступили в нее после нападения Японии на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года. И это событие имеет непосредственное отношение к нашему рассказу и столику, вынесенному в заголовок. После объявления войны Японии все этнические японцы, жившие на западном побережье США, были отправлены в концлагеря как неблагонадежные элементы. Условия в них, конечно, были далеки от ужасов нацистских лагерей, но жизнь, понятное дело, была невеселой: бараки; не слишком разнообразное питание; не изнуряющий, но нудный и однообразный труд и т.д. Ногучи жил в Нью-Йорке, и его это не касалось. Но он добровольно стал заключенным одного из лагерей, чтобы с помощью своих знаний помочь обустроить быт заключенных.

Ногучи крепко обиделся и решил действовать. Но сперва нужно было выбраться из лагеря, что было не так просто — хоть он и прибыл туда добровольно, правила для всех заключенных были одинаковы. Но все же скульптор смог выхлопотать для себя отпуск. Получив его, он вышел из ворот лагеря, сел в машину и, не оглядываясь, поехал через всю страну в Нью-Йорк. Только здесь он, наконец, смог переоформить отпуск на полное освобождение и приступить к осуществлению мести подлому британцу. Нет, ничего кровавого. Просто Ногучи решил сделать столик еще лучше, чем тот, идея которого была у него украдена.

Столик он сделал, а вскоре представилась возможность представить его миру. Дизайнер Джордж Нельсон в 1944 году использовал его в качестве иллюстрации к статье «Как сделать стол». А 2 года спустя, когда Нельсон работал на мебельную фирму Herman Miller, то получил заказ на создание новой линейки мебели и с разрешения Ногучи включил в нее и его столик. Тот не получил собственного имени, а лишь индекс IN-50, но это не помешало ему стать одним из самых узнаваемых предметов мебели ХХ века. Исаму позже называл его единственным своим настоящим успехом. Тут он, конечно, поскромничал, потому что за 60 с лишним лет своей творческой карьеры он создал много такого, что высоко ценится не только с эстетической, но и с коммерческой точек зрения. Так, столик для Гудьира в 2014 году был продан на аукционе за рекордные 4,5 миллиона долларов.

Впрочем, это было уже после смерти Ногучи. А при его жизни столик без названия действительно был самым известным и коммерчески успешным его творением. Выпущенный впервые в 1948 году, он стал неотъемлемым элементом «образцовых» гостиных американского среднего класса в 1950-60-х годах. А в 1984 году его производство было возобновлено и продолжается до сих пор. Со временем он немного менялся — использовались разные сорта дерева, а стеклянная столешница стала немного тоньше. Но конструкция осталась неизменной — две идентичные биоморфные детали, соединенные металлическим стержнем, создают три надежных точки опоры для стеклянной панели. Единственное, что раздражает его американских владельцев — на него нельзя класть ноги. Но к этому им пришлось привыкнуть.

А Исаму Ногучи прожил долгую жизнь, отмеченную многочисленными наградами. Среди них американские Медаль Эдварда Макдауэлла и Национальная медаль Искусств и японский Орден Священного сокровища (Дзуйхо-сё). В 2004 году американская почтовая служба выпустила в честь него марку. И редко кто вспоминал о том, что в юности ему сказали: «Молодой человек, вы никогда не будете скульптором». Зато часто цитировали его самого: «Все вокруг нас — скульптура. Любую идею, воплощенную в пространстве в любом материале, я считаю скульптурой».