«Создавая Монтгомери Клифта»: биография как аппликация

«Создавая Монтгомери Клифта» — на первый взгляд тишайший и банальнейший байопик, ласково смонтированный родственником великого голливудского актера, известного по ролям в фильмах Хичкока, Хоукса, Крамера. Но это обманчивое благодушие нарушает несколько подозрительных обстоятельств, связанных с происхождением архивного материала. О подвохах фильма и связи медиаархеологии с теориями заговора рассказывает Максим Селезнёв.

«Создавая Монтгомери Клифта» — биография великого голливудского актера, похожа на аппликацию, любовно склеенную его племянником из ранее не публиковавшихся материалов частного архива. Бездонность архива сразу поражает воображение, в руках Роберта Клифта и Хиллари Деммон что-то вроде волшебного ящика Пандоры — как по волшебству режиссеры вынимают оттуда крайне эмоциональные и интимные свидетельства — от личных видео-пленок до записей едва ли не каждого телефонного разговора Монти. Как выяснится в ходе повествования, эти документальные богатства — результат многолетней маниакальной деятельности родного брата актера, Брукса Клифта.

Как попытается конфузливо объяснить его сын, режиссер фильма — Брукс был талантливым разведчиком во время Второй мировой, так что привычка дотошно фиксировать всю информацию настолько вошла в его обиход, что он не смог отказаться от нее и в мирной жизни. Большую часть фильма на этом не делается никакого акцента, ведь тайные крошечные кусочки жизни Клифта и в самом деле драгоценны для документального повествования, и все же за каждым из них нельзя не распознать зловещие болезненные очертания. Странную смесь из вуайеризма, шпиономании, одержимости. Не получается ли, что самые достоверные и ясные факты (из жизни Монтгомери) — плод воспаленного воображения?

Роберт Клифт влюблен в своего дядю Монти. Нет, не совсем так. Он до дрожи влюблен в каждую крупицу информации о нем, в каждый клок его медийного тела, разобранного на тысячи пленок, газетных заголовков и аудио-записей. То с каким педантизмом он раскладывает файлы на своем столе, то каким откровенным эротизмом наполняет сцены с катушечным ретро-проигрывателем Tascam, прокручивающим голос Монтгомери — все выдает в нем влечение к фрагментам. Вероятно именно фрагменты и представляются ему единственной истинной ценностью. Точкой назначения, на которой желание сбывается и обрывается.

Хроникальные кадры, титры, разрезающие экран, стенограммы частных бесед и исчирканные рукой самого актера диалоговые листы — фильм не устает атаковать зрительское внимание самыми разнообразными форматами информации о Монти. В монтажной ловкости рук Роберта и Хиллари можно было усмотреть особенный медиаархеолгический язык (близкий приемам Марка Раппапорта?), но хотя наблюдать за мерцанием слов и образов любопытно, все же у этого эссеистического диалекта не все складно с пунктуацией. Эта речь напоминает скорее свободное и торопливое керуаковское путешествие, поток знаков, а не строгий метод. Режиссеры поддаются желанию бежать вслед за каждым новым документом, все с глубже и глубже падая навстречу захватывающей дух графомании.

Впрочем, все сказанное выше — не внутренние пороки лишь «Монтгомери Клифта», а скорее ключевые проблемные узлы всего эссеистического и медиакритического кино. Поэтому эта история представляется столь интересной и важной — ее изъяны можно примерять на каждый фильм программы, в попытке исправить или найти функциональное применение этим особенностям строения.

Речь Роберта Клифта и Хиллари Деммон на редкость чувствительна и уязвима. И даже когда фильм будто превращается в стандартный док с говорящими головами, фильм обязательно совершает капризное непредсказуемое движение, увиливает в иную сторону и со всей силой невинности являет очередную болезненную странность людей и медиа.

Так в какой-то момент фильм ненароком уничтожает сам себя. Ближе к финалу Роберт разбирает сцену из крамеровского «Нюрнбергского процесса», встревоженный закадровый голос сообщает нам, что многие год он принимал экранный нервный срыв героя фильма за личные страдания Монти. Из противоположного края фильма ему отвечает голос самого Монтгомери, в каком-то телевизионном шоу рассуждающего о методе Станиславского, называя его не просто теорией, но реализмом как таковым. Да, как многие из великих голливудских актеров Клифт своей талантливой игрой словно бы утверждал монополию на реализм. Стоит ли удивляться, что реализм в конце концов ответил ему зеркально — монополизируя, отнимая его личную судьбу.

Как точно сформулировала в своем тексте Яна Телова: «превращая Монтгомери Клифта из реально жившего человека в неуловимый призрак, познакомиться с которым без влияния стороннего лица, увы, не представляется осуществимым».