По вопросам поступления:
Бакалавриат (доб. 709, 704, 715, 710)
Магистратура (доб. 703)
Онлайн-бакалавриат (доб. 709, 711)
Дополнительное образование (Москва — доб. 705, 706, 712, Санкт-Петербург — доб. 701)
Детская школа (доб. 707)
С понедельника по пятницу
с 10:00 до 18:00
По общим вопросам
Одни из самых тревожащих, задевающих наши чувства фильмов не доходят до широкого проката и онлайн-кинотеатров, а пылятся прямо у нас дома — в хоум-видео архивах. Кадры, возвращающие к воспоминаниям, вплоть до первых детских переживаний. Кадры, на которые качество пленки наносит знак времени. Кадры, при всей их безыскусности, всегда чем-то завораживающие. Не из уюта ли домашней пленки родом все наши желания и все следующие фильмы, которые мы станем снимать или смотреть? Максим Селезнёв рассказывает о трех случаях, когда режиссеры XXI века приручали формат хоум-видео.
«В девять лет я снял свой первый фильм и сыграл в нем главную роль» — так независимый американский кинематографист Нейтан Силвер начинает четырехминутную короткометражку 2015 года с кричащим заголовком «Riot». На пленке 1992 года мы видим, как маленький Нейтан в день своего рождения пытается срежиссировать нечто вроде боевика, прикрикивая на друзей и папу-оператора — затея, постепенно перетекающая в истерику, слезы и вмешательство недовольной матери. Маленькое детское потрясение. Волнение, которое Силвер уже потом, ретроспективно свяжет и монтажно зарифмует с событием большого, «взрослого» масштаба — лос-анджелесским бунтом, в те самые дни гремевшем на улицах.
Казалось бы, незамысловатый фильм-безделушка. Детское воспоминание истекшего срока давности. И тем не менее, эти четыре минуты задают своеобразную рамку для всех последующих «серьезных» картин Силвера. В них всегда есть дом — жилище родителей, коммуна, ночлежка, хоть что-нибудь. Где дом, там и общежитие — пышное цветение нежностей и мерзостей длительного человеческого сосуществования. И, наконец, в таких условиях любая съемка — своеобразное хоум-видео.
Свой второй большой фильм, мрачную комедию из жизни дисфункционального семейства «Елена уходит» Силвер так и вовсе почти целиком исполнит в декорациях родительского дома. Главные роли достанутся самому Нейтану, его девушке и матери. Впрочем, даже отдаляясь от подобной камерности, разыгрывая все более многосложные истории — из жизни сообщества для наркозависимых или о бесприютных нью-йоркских скитаниях юной девушки, — в любом сюжете Силвер обязательно выковыривает себе ракурс для стилистики хоум-видео.
Например, в «Зловонных небесах» обитатели коммуны трезвости используют ручную камеру для фиксации сомнительных терапевтических сеансов: жителю дома предлагается в игровой форме вновь перенести самый унизительный эпизод своей жизни. С уютно-теплой домашней пленки помаленьку начинает стекать слюна и кровь. В этот момент возникает догадка — наши частные видео, как и далекие воспоминания, не только очаровывают, но и незаметно ранят, всегда сообщают опасную тревогу. Именно к этим болезненным свойствам пленки более всего чувствителен и влеком Нейтан Силвер.
Тот самый мальчик, когда-то в 9 лет сам ставший частью кричащей, бунтующей трехминутной видео-ленты. Теперь он помещает на ту же плоскость своих героев, внимательно экзаменуя их болевые пороги и то, как причудливо они сплелись с их человечностью.
Ощущения от знакомства с фильмами беларуского режиссера Никиты Лаврецкого сподручнее всего описать как описывают фармакологический эффект у аптечных препаратов. Возможны легкие приступы неловкости и стыда, волны удивления, не исключено общее состояние дискомфорта. Что-то надламывается в зрительском организме: сбивается лишняя спесь (чувство всевластия над кинокартинкой), стираются представления о хорошем качестве. Причем всегда по-новому. При встрече с каждым следующим фильмом Лаврецкого неловкость подберется и застанет врасплох с новой, неожиданной стороны, удивление разгорится как впервые, а дискомфорт перейдет в стадию обострения.
Одну из его работ, серию дневниковых бытовых зарисовок под исчерпывающим заголовком «Несколько сцен с моей девушкой Олечкой Ковалевой» хочется от всей души возненавидеть через 15-20 минут просмотра. Возненавидеть за чрезмерную интимность, казалось бы, не предназначенную для посторонних глаз; лишнюю близость — Никита то и дело врезается камерой прямо в лицо Олечки Ковалевой или выкручивает зум, чтобы проскользить мимо ранки у ее мизинца. Возненавидеть за навязчивость и насилие: даже когда Олечка изо всех сил потребует выключить камеру, съемка неловких, неудобных, конфликтных моментов личной жизни продолжится. Возненавидеть и просто из недопонимания (зачем я просматриваю эти странные кусочки чужой жизни?). Возненавидеть, чтобы в конце накрепко влюбиться.
Влюбиться, как ни странно, не в замечательную Олечку. И даже не в человека с киноаппаратом Никиту Лаврецкого. Ведь они и не хотят никого в себя влюблять. Он — не режиссер вудиалленовского типа, что обвораживает публику своими сокровенными неврозами. Она — не Грета Гервиг, приторговывающая патентованной искренностью и плюшевой умильностью. Впечатляет же в фильме и заставляет безоглядно поверить в себя сама реальность, ее разнообразие и живость в мельчайших нелепейших проявлениях.
Признавая особенную силу, скрытую в таких личных видео, я вновь спотыкаюсь о самое первое свое возражение — разве это не слишком интимные, частные кадры не для широкого распространения? Нет. Если задуматься, то хоум-видео уж не принадлежат (никогда не принадлежали) сфере домашнего, защищенного, закрытого от внешнего мира, но наоборот разомкнуты вовне, для постороннего, «третьего лишнего» взгляда. Лаврецкий прекрасно показывает это уже во второй сцене своего фильма. Несколько минут Олечка, несмотря на упрямые уговоры Никиты, стесняется повторить пародийную фразу — прячет лицо в подушку, умоляет «не подглядывать» (то есть выключить камеру). Ведь она отчетливо понимает, что с присутствием киноаппарата всякая приватность разрушается. Домашняя дверь отворена наружу.
Всякий неловкий жест Олечки, всякое проявление жизни отнимается у нее камерой — в этом расчеловечивание хоум-видео (о котором так хорошо знает Нейтан Силвер). Но сила случайности, спонтанности олечкиного поведения, сила самой реальности сохраняет свой потенциал благодаря видеокадрам. И передается зрителям, людям: родным и близким Олечки, нам, незнакомцам за тысячи километров от Минска, самой Олечке спустя несколько лет. И в этом обнаруживается очеловечивание хоум-видео. Удивительное обещание, что человек пребудет вновь.
Когда экранный парень встречает экранную девушку, какие секреты могут быть у них от внимательного зрителя? Предположим, что она — провинциалка-тихоня, маленькая девочка, однажды очнувшаяся в большом городе; он — прохожий или проходимец, за нагловатым обаянием не слишком скрывающий сомнительные, околокриминальные склонности. Звучит до обидного просто. Натруженный, мозолистый глаз зрителя моментально заприметит все вариации, на которые раскладываются отношения такой пары: от сказочно-назидательного «перевоспитания хулигана» до социально-пессимистичного мотива о «жертве сутенера». Но что если рассказать все ту же — знакомую, многажды повторенную — историю через умолчания, намеренные разрывы, провалы в повествовании?
Как же Муй устраивает эту парадоксальную речь, дающую ударения исключительно на паузах? Вот элементарный и упрощенный пример. Героиня короткометражки «Everyday Everyday» как-то перед сном сообщает мужу, что ради творчества собирается уехать в Перу («ведь это самая отдаленная от Малайзии страна»). Проговорившись, она мгновенно засыпает, оставляя немало растерянного супруга в одиночестве. Ее слова — даже не расплывчатое намерение. Так, нечто остаточное между делами, мыслями, планами; нечто скорее по случайности озвученное на границе сна и яви. Тем не менее, эта бесплотная частица, отколовшаяся от молчания, начинает понемногу влиять на жизнь героев, перекраивая их привычки, поступки, а в конце концов, позволяя переоценить отношение друг к другу.
Именно так поступает малайзийская режиссерка Тан Чуй Муй в своем полнометражном дебюте «Любовь одолеет все». Кадры этой скромной на вид лав-стори взаимно запутываются и любезно противоречат друг другу, раздразнивая смутной догадкой: словно бы некоторые важнейшие сцены мелькнули совсем рядом, но выпали из фильма. На экране и в восприятии зрителя потухает, так и не загоревшись, целая серия недомолвок. Умолчаний любовного и повседневного характера: cмутная неубежденность героини в своих чувствах; ее тревога перед еще совсем незнакомым любовником; незрячесть желаний. В конце концов, и попросту каждодневная чепуха — люди жуют завтраки, ходят по улицам, предаются минутам безделья, — все то, что происходит словно «само собой», «помимо нас» и крайне редко изображается в кино, но отнимает значительную часть жизни и оказывает на нее колоссальное воздействие. Тан Чуй Муй не бросается как можно скорее проиллюстрировать все «забытые» эпизоды и «выпавшие» оттенки чувств, она лишь делает громкий акцент на их отсутствии. Здесь происходят не события, но пустоты между событиями. Звучат не слова, но умолчания за ними. Из пробелов и умолчаний складывается что-то наподобие влюбленной речи, которую произносит фильм.
Гораздо изящнее и не столь прямолинейно тот же прием работает в полнометражной работе Муй. Где на умолчания даются лишь слабые намеки, их присутствие заметно лишь из странных и резких монтажных переходов. Но вместо выразительности произошедших событий Муй определенно уделяет внимание трепету перед событиями неслучившимися, закадровыми. Их волнительному и действующему на воображение потенциалу.
С этой точки зрения кинематограф Муй не без доли условности, но все же можно назвать производной от хоум-видео. (В конце концов, что такое «домашняя пленка» как не возвращенное на мгновение умолчание?) Одна из первых короткометражных работ Муй, «Дерево в Танджунг-Малим» и есть что-то вроде воображаемого, нафантазированного хоум-видео на мотивы режиссерской юности. Одна из сцен того фильма ложится неожиданной рифмой к картине Лаврецкого. Во время ленивых бесцельных блужданий по ночному городу парень пристает к девушке с просьбой напеть какую-нибудь песню. После долгих уговоров она все-таки соглашается, и как Олечка Ковалева, спрятавши лицо, произносит: «Только не смотри...»
Да, конечно. Мы и не смотрим. А все самые лучшие фильмы в своей жизни угадываем или вспоминаем.
Максим Селезнёв
Преподаватель Школы дизайна НИУ ВШЭ, кинокритик, видеоэссеист, куратор кинопрограмм.
31-й Открытый фестиваль студенческих и дебютных фильмов «Святая Анна» прошёл в Москве с 12 по 17 апреля 2024 года. Выпускник мастерской Ивана И. Твердовского на профиле «Экранные искусства» Николай Коваленко получил гран-при за свой дипломный проект «Лелера», а фильм его одногруппницы Алины Сорокиной выиграл приз киноконцерна Мосфильм.
18 апреля в пространстве CREATIVE HUB состоится конференция для всех, кого интересуют экранные искусства. Приглашённые эксперты и посетители конференции обсудят сегодняшние возможности кино, анимации и видеоарта.
Спасибо, вы успешно подписаны!
Извините, что-то пошло не так. Попробуйте позже.
Мы используем файлы cookies для улучшения работы сайта НИУ ВШЭ и большего удобства его использования. Более подробную информацию об использовании файлов cookies можно найти здесь, наши правила обработки персональных данных – здесь. Продолжая пользоваться сайтом, вы подтверждаете, что были проинформированы об использовании файлов cookies сайтом НИУ ВШЭ и согласны с нашими правилами обработки персональных данных. Вы можете отключить файлы cookies в настройках Вашего браузера.