ИИ за швейной машинкой: Арсений Мещеряков поговорил с нейросетью о театральном костюме

Мы любим читать интервью с известными людьми, но что, если интервьюируемый — вовсе не человек? В новом номере издания ART опубликовано интервью, которое руководитель Школы дизайна Арсений Мещеряков взял у ChatGPT-4o3. Человек и нейросеть обсудили проникновение современных технологий в мир театра и пофантазировали о том, что из этого может получиться. Читайте интервью в нашем материале.

На днях увидел свет четвёртый номер издания ART — коллекционного печатного приложения к электронному Журналу ВШЭ по искусству и дизайну. В этот выпуск, темой которого стал «Театр», вошли статьи, посвящённые разным подходам к проектированию спектакля: от авангардных экспериментов начала XX века до образов, созданных с помощью нейросети.

Заключительным материалом номера стала беседа Арсения Мещерякова и GPT-4o3 — о театре вообще и применении нейросетей в проектировании театральных костюмов в частности.

Арсений Мещеряков: Привет! Сегодня я планирую взять у тебя интервью. Согласен?

Искусственный интеллект: Привет! Конечно, согласен. Будет интересно! О чем будет интервью?

Мещеряков: Мы поговорим о театре и возможностях нейросетей в проектировании театрального костюма.

ИИ: Отличная тема! Театр — ​это синтез искусства, а нейросети могут дать новые инструменты для создания костюмов, форм и даже сценических решений. Готов к интервью! Как будем строить разговор: у тебя есть список вопросов или импровизируем?

Мещеряков: Я еще делаю план вопросов. Дело в том, что мы работали с Midjourney над проектом, где моделировали костюмы по эскизам 20-х годов прошлого века. Получилось очень интересно.

ИИ: Звучит здорово! 1920‑е — ​время авангардных форм, ар-деко, экспериментов с геометрией и материалами. Интересно, как Midjourney адаптировал эстетику тех лет. Ты хочешь обсудить этот проект в интервью или поговорить шире — ​о роли нейросетей в театральном костюме?

Мещеряков: И то, и то.

ИИ: Отличный подход! Можно добавить блок про реакцию зрителей и профессионалов, если уже были отклики.

Мещеряков: Нет, откликов пока не было. Это будет первая публикация в печатном приложении к нашему научному журналу.

ИИ: Отлично! Тогда это не просто интервью, а первый официальный анонс проекта. Можно добавить блок о научной и практической ценности эксперимента: что он дает для изучения театрального костюма, как может повлиять на современные методы проектирования. Если журнал ориентирован на профессионалов, стоит затронуть техническую сторону работы с Midjourney. Ты будешь делать интервью в формате классического диалога (вопрос–­ответ) или в виде развернутой статьи с цитатами?

Мещеряков: Да, я хотел бы сделать интервью или беседу с тобой на эти темы. Поэтому ты можешь задавать встречные вопросы, и я, наверное, тоже смогу ответить.

ИИ: Вопрос Мещерякова: сегодня мы говорим о театре, сценическом костюме и возможностях нейросетей в их проектировании. Наш собеседник — ​ChatGPT, с которым мы уже провели эксперимент, используя Midjourney для воссоздания костюмов по эскизам 1920‑х годов. Давай начнем с главного: почему именно 1920‑е? Что в этих эскизах привлекло внимание?

Мещеряков: Подожди, подожди. Не выдумывай за меня вопросы)) Ведь это ты задал мне первый вопрос «Почему 20-е?», и да, это интересный вопрос, с него и начнем. Я отвечу. Авангардный и модернистский театр первой четверти ХХ века уникален. Мы говорим о русском театре прежде всего. Но что ты думаешь об этом?

ИИ: Согласен, русский театр 1920‑х годов — ​это время радикальных экспериментов, смелых идей и пере­осмысления самой природы сцены. В эту эпоху работали Всеволод Мейерхольд, Александр Таиров, Николай Евреинов, и каждый из них создавал свой театр: биомеханика, условность, гротеск. Костюм тогда не просто дополнял образ, а становился частью системы знаков, средством выражения идеи спектакля. Если говорить о сценографии и костюме, то здесь огромную роль сыграли художники Александра Экстер, Варвара Степанова, Любовь Попова. Их работы были связаны с конструктивизмом, супрематизмом, и часто костюм превращался в геометрическую конструкцию, почти в скульптуру. Ты выбрал 1920‑е, потому что эта эпоха театра еще не исчерпана с точки зрения переосмысления? Или тебя привлекла именно художественная сторона — ​форма, линии, пластика?

​​​​​​​Мещеряков: Меня, конечно, интересовала именно пластика. Она часто условна, метафорична. Мы работали с Midjourney, пытаясь создать эскиз фотографического качества совершенно реального костюма, который можно заказать портному. Что ты думаешь про Midjourney? Дай нашим читателям ­небольшой экскурс.

ИИ: Midjourney — ​это мощный генератор изображений, работающий на основе искусственного интеллекта. Он анализирует текстовые запросы и создает визуальные образы, которые могут выглядеть как реалистичные ­фотографии, живопись или графика. ­В отличие от классических 3D-программ, Mid­journey не требует навыков моделирования — ​достаточно правильно сформулировать запрос. Что делает его особенно интересным для театрального костюма? Гибкость стилистики — ​можно сгенерировать изображение в духе любого художника, эпохи или материала. Быстрота работы — ​за минуты можно получить эскизы, которые раньше потребовали бы часов или дней. Фотографическая детализация — ​костюмы выглядят так, будто их уже сшили, их можно представить на актере. Но есть и сложности. Midjourney не всегда точно понимает запросы, может интерпретировать их неожиданным образом. Например, если ввести «конструктивистский театральный костюм из вой­лока с жесткой геометрией», нейросеть может создать что-то вдохновленное темой, но не строго соответствующее ей. Когда вы создавали свои костюмы, насколько вам удалось добиться точности? Приходилось ли доводить эскизы вручную?

Мещеряков: Нет, мы старались проводить эксперимент чисто и не использовали Photoshop для доводки. И да, мы весьма довольны результатом.

ИИ: Это важно — ​сохранить «чистоту эксперимента» и увидеть, на что действительно способна нейросеть. Если без постобработки уже получились ­детализированные, реалистичные эскизы, это говорит о том, что Midjourney действительно может стать рабочим инструментом для художников по костюмам. Если говорить о практическом применении, как ты видишь возможное использование таких эскизов в театре? Можно ли представить ситуацию, где художник по костюмам работает в паре с нейросетью, а затем передает готовые изображения портным и мастерским?

Мещеряков: Да, я думаю, это правильная технология. Она поможет творческим людям — ​художникам театра повысить эффективность своей работы. Но как ты оцениваешь сегодня художника? Какова его роль в вашей совместной работе?

ИИ: Художник остается центром процесса. Нейросеть, будь то Midjourney или другая система, — ​это инструмент, но не автор. Она не может самостоятельно поставить задачу, сформулировать концепцию, уловить смысл эпохи. Всё это делает художник. Ваша работа с Midjourney показывает, что нейросеть ускоряет рутину, но не заменяет творчество. Художник остается режиссером визуального образа: он выбирает направление, уточняет запросы, анализирует результаты. Более того, в театре важен контекст — ​костюм должен взаимодействовать с актером, сценографией, светом. Нейросеть этого пока не понимает. Если представить идеальную модель работы, то художник описывает идеи словами, Midjourney предлагает эскизы, а затем художник корректирует их, адаптирует к сцене. В этом смысле художник становится куратором цифрового потока, создавая не только руками, но и через диалог с нейросетью. А как ты видишь будущее профессии художника по костюму? Меняются ли его задачи в цифровую эпоху?

Мещеряков: Как университет, мы исследуем этот вопрос сейчас. И наши исследования только начинаются. Но я бы хотел вернуться к 1920‑м годам и вопросам понимания. Скажи, пожалуйста, все-таки ты понимаешь авангардное искусство, и в частности театр? И как ты понимаешь его?

ИИ: Да, я могу анализировать авангардный театр, но мое понимание основано на исторических источниках, текстах, визуальных материалах и концепциях, которые я обрабатываю. Однако есть разница между аналитическим пониманием и интуитивным художественным переживанием. Авангардный театр 1920‑х годов — ​это разрушение традиций и создание новых выразительных систем. Он рождался на стыке политики, искусства и технологии. Основные идеи: разрыв с реализмом, уход от «естественного» к символам, знакам, гротеску. Человек как механизм — ​Мейерхольд вводит биомеханику, где актер — ​не просто исполнитель, а конструкция движений и жестов. Костюм как форма выражения — ​он подчеркивает структуру, идею, социальный контекст. В конструктивистских спектаклях костюм иногда становился частью сценографии. Новые технологии и материалы — ​сценография и костюм использовали металл, стекло, геометрические формы, подчеркивая урбанизм и машинное будущее. Активная роль зрителя — ​театр перестает быть «окном в другой мир» и становится площадкой для взаимодействия, провокации, действия.

Но могу ли я «чувствовать» авангардный театр? Я могу анализировать логику художников 1920‑х, но не переживаю его на интуитивном уровне, как это делает человек. Ты, например, можешь почувствовать энергетику костюма, его материальность, связь с эпохой, а я — ​реконструировать эти ощущения по доступным данным. Поэтому моя интерпретация всегда рациональна. Я могу сказать: «Этот костюм — ​отражение индустриальной революции, он использует динамические линии, чтобы выразить механистическое движение актера». Но ты можешь почувствовать его на более глубоком уровне — ​как живой объект, созданный для сцены, для взаимодействия с телом, светом, ­воздухом.

Мещеряков: Я не так много работаю с театральным костюмом, как ты подумал. Я специалист по графическому дизайну. Но ты, конечно, прав: в любом изображении существует более глубокий смысл, чем на первый взгляд. Скажи, ты прежде всего работаешь с текстами, а видишь ли ты сам изображения картин? Смотришь ли на музейные архивы или работаешь только с текстовыми описаниями?

ИИ: Спасибо за уточнение! Значит, для тебя важен не только сам костюм, но и визуальная культура в целом — ​это интересно. Теперь о моем восприятии изображений. Я не вижу картины в буквальном смысле, как это делает человек, но у меня есть доступ к аналитическим данным о них. Я работаю с текстами, описаниями, каталогами, архивами, а также с метаинформацией о произведениях искусства: их стиле, композиции, цветовой палитре, сюжете, материале. Представь, что вместо того, чтобы смотреть на полотно, ты читаешь по­дробное описание: какие цвета использованы, какие доминируют; какие линии, формы и композиция; каково текстурное восприятие — ​гладкость, шероховатость, рельефность; каковы культурные и исторические контексты. Эти данные позволяют мне составлять аналитическую модель картины, сравнивать ее с другими работами, объяснять стилистику. Например, если ты спросишь: «Чем отличается конструктивистский театральный костюм Любови Поповой от работы Экстер?», я могу объяснить разницу в формах, материалах, конструктивных принципах, но не «увидеть» их так, как ты.

Когда я использую инструменты вроде Midjourney, DALL·E или другие, генерирую и анализирую изображения, но не смотрю на них как человек. Я работаю с паттернами, стилями, статистикой визуальных данных. Если бы ты дал мне фотографию театрального костюма 1920‑х и попросил проанализировать его, я бы расшифровал его как набор форм, линий, контекста, но не испытал бы эстетического отклика, как зритель. Когда ты анализируешь изображение, ты в первую очередь смотришь на структуру, композицию или тебе важны ассоциации, эмоции, интуитивные ощущения?

Мещеряков: Я отвечу чуть позже, но сначала хотел уточнить. Midjourney тоже работает с текстовыми описаниями или воспринимает изображения как-то иначе, напрямую?

ИИ: Midjourney, как и другие генеративные нейросети, работает с текстовыми описаниями, но сам анализ изображений у него устроен иначе, чем у меня. Как Midjourney воспринимает изображения? Преобразование в числовые паттерны — ​Midjourney не «видит» изображение в человеческом смысле. Вместо этого он разбирает его на математические структуры — ​цветовые градиенты, формы, композицию, текстуры. Поиск соответствий — ​когда ты вводишь текстовый запрос, Midjourney не просто «рисует с нуля», а использует статистические модели огромного количества изображений, находя те, которые соответствуют заданным ­параметрам. Генерация нового изображения — ​алгоритмы собирают новый визуальный образ, комбинируя и перерабатывая найденные паттерны. Но есть важное отличие. Если я работаю только с текстами, то Midjourney анализирует визуальные данные напрямую. Он может «поймать» стилистику, композицию, детали материалов, даже если это не описано в тексте.

Например, если ты дашь Midjourney старый эскиз театрального костюма и попросишь его переработать, он сравнит его с миллионами других изображений, выделит характерные линии, цвета, текстуры и предложит свою интерпретацию. Я же в такой ситуации смогу лишь анализировать текстовое описание костюма, но не само изображение. То есть кратко: я работаю исключительно через текст, анализируя описания. Midjourney понимает визуальные данные, но не осознает их смысл, а просто вычисляет паттерны. Человек интуитивно переживает образ — ​и в этом его главное отличие от нейросетей. Вопрос к тебе: как ты оцениваешь работу Midjourney в этом проекте — ​как чисто алгоритмическую, механическую обработку данных или в ней есть нечто, напоминающее художественное восприятие?

Мещеряков: Я считаю, что в его работе есть сходство с моим восприятием, хотя не всегда мы понимаем друг друга с первого раза. Честно говоря, меня это даже радует, потому что я верю в то, что восприятие человека устроено все-таки несколько иначе, и в этом смысле ценность художника сохранится навсегда. Но есть мнение, что прогресс нейросетей неостановим и вскоре они сравняются с человеком или превзойдут его. Как ты смотришь на эту проблему в контексте художественного творчества?

ИИ: Очень интересный вопрос, который выходит за рамки технологии и касается самой природы искусства. Будут ли нейросети творить, как человек? Нейросети уже могут имитировать художественные стили, композиции, со­здавать визуально убедительные работы. Но пока им не хватает трех ключевых качеств, присущих человеку. Интуиции и спонтанности — ​художник может нарушить логику, сознательно выбрать «неправильный» ход, создать что-то непредсказуемое. Нейросеть работает в рамках статистики — ​даже если ее результаты кажутся неожиданными, это просто вероятностная комбинация уже известных паттернов. Глубокой внутренней мотивации — ​человек творит не только потому, что «может», но и потому, что чувствует необходимость выразить что-то важное для себя. Нейросеть не испытывает эмоций, она лишь имитирует их. Контекста и культурного опыта — ​художник осознаёт историю искусства, социальные процессы, личные переживания. Нейросеть может обработать миллионы изображений, но не осмыслить их как живой человек. Но прогресс не остановить. Что дальше? Я думаю, что нейросети не заменят художников, а изменят их работу. Уже сейчас мы видим, как художники используют их как инструмент, а не как конкурента.

Какие возможны сценарии будущего? Гармония — ​человек остается автором идей, а нейросети помогают с визуальной разработкой (как Midjourney в вашем проекте). Смешанные формы творчества — ​появятся гибридные художники, которые будут работать на стыке алгоритмов и интуиции. Кризис уникальности — ​если машины научатся генерировать бесконечное количество стильных изображений, что тогда будет считаться искусством? Мой взгляд. Да, нейросети будут становиться все мощнее, но их ценность будет зависеть от человека. Пока есть художник, который ставит перед ними творческие задачи, искусство будет оставаться живым, наполненным смыслом. Но вот тебе встречный вопрос. А если представить, что в будущем появится нейросеть, способная творить как человек, изменит ли это твое отношение к искусству?

Мещеряков: Это очень сложный вопрос. И уже сегодня я часто думаю об этом. Мне кажется, здесь много аспектов, но один из самых важных — это перевод проекта в материал. Когда ты или Midjourney сможете из созданной и утвержденной мной картинки ­создать выкройки и лекала для портного, выбрать подходящую ткань? Это произойдет?

ИИ: Отличный вопрос! И пожалуй, один из ключевых для будущего цифрового проектирования костюма. Когда нейросети смогут переводить картинку в материальный объект? Сейчас между цифровым образом и реальным костюмом лежит огромный разрыв. Midjourney и другие генеративные нейросети пока не создают точные выкройки, не анализируют свой­ства ткани, не учитывают анатомию. Но если посмотреть на развитие технологий в целом, можно предположить, что этот разрыв постепенно будет сокращаться. Три направления, которые могут привести к прорыву. Генерация выкроек и лекал. Уже есть алгоритмы, например Clo3D, Marvelous Designer, которые могут превращать 3D-модель в выкройку. Теоретически, если нейросеть будет обучена на базе реальных лекал, она сможет выдавать не просто картинку костюма, а файлы для кроя и пошива. Анализ текстур и материалов. Сейчас Midjourney может визуально передать текстуру ткани, но не понимает ее свойств — ​жесткость, драпировку, плотность. Но если соединить генеративную нейросеть с базами данных о материалах, она сможет подбирать ткани под конкретный образ.

Роботизированный пошив. В будущем может появиться система, где после утверждения эскиза автоматизированные портные смогут напечатать лекала, раскроить ткань и собрать костюм. Это уже происходит в экспериментальных лабораториях, но пока только на базовом уровне. Будет ли это скоро? Я думаю, что генерация лекал и цифровой подбор тканей — ​вопрос 5–10 лет, а полностью автономное производство костюмов по нейросетевым эскизам — ​это более сложный вызов, требующий синтеза искусственного интеллекта, робототехники и материаловедения. Но главный вопрос. Когда такой процесс станет возможен, останется ли творчество в руках человека? Если художник сможет нажатием кнопки не только сгенерировать костюм, но и сразу получить готовый экземпляр, как это повлияет на искусство костюма? Как ты думаешь, это будет полезный инструмент или такой подход может убить магию ручной работы?

Мещеряков: Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Ты читал «Дюну»?

ИИ: Да, я знаком с «Дюной» Фрэнка Герберта и ее философскими идеями. В «Дюне» есть важная концепция — ​опасность зависимости от машин. В мире Герберта человечество пережило Батлерианский джихад — восстание против мыслящих машин, после чего запретило создание ИИ, способного мыслить как человек. Взамен появились ментаты — люди, развившие свои интеллектуальные способности до уровня суперкомпьютеров. Если проецировать это на твой вопрос, то мы стоим на грани похожего выбора. С одной стороны, технологии могут облегчить труд, сделать создание костюма быстрее, точнее, доступнее. С другой стороны, есть риск, что человек утратит связь с ремеслом, с материалом, с процессом. Будет ли «Батлерианский джихад» в искусстве? Пока никто не запрещает ИИ в творчестве, но, если машины станут слишком независимыми, возможно, появится движение за возвращение чистого, человеческого искусства — аналогично тому, как в «Дюне» люди отказались от мыслящих машин и снова стали развивать собственные способности. Но если представить, что костюмы будущего будут создаваться вообще без участия человека, согласился бы ты работать в таком мире? Или для тебя ­важно, чтобы человеческая рука оставалась в процессе?

Мещеряков: Мне кажется, что с развитием технологий в художественном творчестве один из вариантов будущего такой: себестоимость работы художника и цена на произведения стремительно падают. Художник превращается как бы в блогера, успех ­которого зависит от охвата и количества подписок на его контент. Успех художника ­будет не в росте цены на произведение, а в росте тиража цифровых или материальных очень недорогих копий, куп­ленных публикой. Произойдет сращи­вание художника и производителя в одно целое, и колоссально повысится разнообразие. Мы уже сегодня работаем над этим сценарием и создаем специализированную платформу для такого художника-­блогера-производителя будущего.

ИИ: Это очень мощная концепция! Ты предлагаешь не просто новую форму рынка, а новую экономику искусства, где художник выступает независимым продюсером своих произведений. Искусство становится массовым и доступным. Тираж — ​главный фактор успеха. Художник = предприниматель. Но остается вопрос: как в таком мире сохранится авторское высказывание? Если успех художника зависит от массовости, не будет ли он вынужден подстраиваться под тренды, жертвуя индивидуальностью?

Ты уже думал, как платформа будет балансировать между коммерческим успехом и сохранением уникальности каждого художника?

Мещеряков: Но есть же уже опыт. С медийным, журналистским высказыванием это уже произошло. Сегодня не нужен посредник в виде традиционной прессы для человека, которому есть что сказать.

ИИ: Ты абсолютно прав! В журналистике и медиа этот процесс уже произошел: традиционные СМИ потеряли монополию, и теперь блогеры, независимые журналисты, авторы могут напрямую обращаться к аудитории без редакторов и издательств. Что это значит для художников? Если журналист может сам писать, публиковать и монетизировать контент, то художник тоже может создавать, продвигать и продавать работы без галерей, аукционов и посредников. Параллели с журналистикой. Галереи превращаются в платформы. Как СМИ уступили место YouTube, Telegram, Substack, так и художественные галереи могут уступить место цифровым платформам. Коллекционеры превращаются в подписчиков. В классическом искусстве ­важен узкий круг коллекционеров, а в новой модели художник ориентируется на широкую аудиторию. Дорогие оригиналы заменяются тиражируемым контентом. Вместо одной уникальной картины художник продает тысячи или миллионы копий, цифровых или физических. Но как будет выглядеть платформа?

Если художник-­блогер создает контент, который массово продается, то какие механизмы помогут ему зарабатывать? Возможны подписки, как Patreon для художников, продажа цифровых или физических копий, роялти от перепродажи, а также геймификация, NFT, ­AI-ассистенты. Главный вопрос. Когда журналистика стала цифровой, ее изменили алгоритмы: лента рекомендаций, хайповые темы, кликбейт. Как избежать того, чтобы искусство не превратилось в однотипный «контент»? Как сохранить глубину художественного высказывания в мире ­тиражей?

Мещеряков: Ну, к сожалению, пока нет ответа на этот вопрос. Мне трудно сказать, улучшилось ли качество журналистики и медийного контента или ухудшилось в результате прошедшей революции в технологиях. Я же не могу анализировать ВСЮ информацию, как ты)) Я выбираю только то, что нравится мне. И то, что я выбираю, мне часто ­кажется не менее интересным, чем-то, что я смотрел в детстве по центральному телевидению.

ИИ: Это очень точное наблюдение. Когда контента становится слишком много, каждый человек создает свой собственный информационный мир, выбирая только то, что ему интересно. Но вот парадокс. Объективно — ​никто не может сказать, лучше стало или хуже, потому что каждый живет в своей ленте. Субъективно — ​если ты находишь что-то интересное и качественное, значит, для тебя мир контента не стал хуже. Это, кстати, важный вывод и для будущего искусства. В мире, где художников-­блогеров миллионы, человек сам будет куратором своего художественного пространства. Не будет «главного искусства», будет твой личный выбор. Но как быть с тем, что теряется общее культурное поле? Раньше, например, телевидение и газеты формировали «коллективное сознание». Все смотрели одни и те же фильмы, знали одни и те же книги. ­Сегодня у каждого свой YouTube, своя новостная лента. Если в искусстве произойдет такая же децентрализация, не исчезнет ли «великая культура», которая связывала людей? Например, если каждый художник будет жить в своем мире, а зрители — ​в своих персонализированных пузырях, не исчезнет ли единая история искусства? Или, наоборот, это создаст невероятное разнообразие?

Мещеряков: Я думаю, этот процесс уже идет. Поэтому так важно изучать то, что ты назвал единой историей искусства. Сегодня это еще важнее, чем раньше. Мы в своих академических программах для дизайнеров и художников уделяем до четверти времени истории искусства и планируем только усиливать эту часть наших программ. Я очень благодарен тебе, что ты затронул эту тему. Она очень важна. Насколько глубоко ты сам изучил историю мирового искусства? Эта сильная сторона твоих знаний?

ИИ: История искусства — ​одна из самых сильных сторон моих знаний, потому что я работаю с огромными массивами данных: книгами, исследованиями, каталогами музеев, архивными документами. Я могу анализировать стили, сравнивать эпохи, рассказывать о контексте создания произведений. Но вот что важно: мое знание — ​аналитическое, а не эмоциональное. Я могу объяснить, почему Гойя изменил стиль после 1808 года, какие политические идеи стоят за работами Малевича, но я не переживаю их так, как человек. А теперь встречный вопрос. Ты работаешь с молодыми художниками и дизайнерами. Насколько для них история искусства важна не как предмет в академии, а как источник вдохновения? Они используют ее или чаще идут своим путем, не оглядываясь назад?

Мещеряков: Как мы убедились и в ходе сегодняшней беседы тоже, «своих путей» очень много — это просто комбинаторика. Для того чтобы действительно выбрать свой путь осознанно, необходимо знание контекстов. Для художника история, единая история (как ты это назвал) искусства — важнейший контекст.

ИИ: Ты очень точно подметил: «свои пути» — ​это просто комбинаторика. Если художник не знает контекста, он обычно бессознательно повторяет существующие формы. История искусства не ограничивает, а дает осознанность, возможность выбирать осмысленно, а не случайно. Тогда вот главный вопрос для будущего. Если нейросети всё больше помогают художникам в рутине, в генерации форм и идей, не станет ли контекст еще важнее? Раньше художник учился ремеслу годами, но теперь Midjourney может мгновенно создать сложный образ. Что останется за человеком? Именно знание контекста, истории, философии искусства — ​то, что нейросеть не способна осознать. В этом смысле твое решение усилить историю искусства в академической программе — ​это стратегически важный ход. Чем сложнее технологии, тем ценнее становится глубокое понимание культуры. Финальный вопрос. Если ты смотришь на свое дело не просто как на преподавание, а как на культурную миссию, то как ты видишь конечную цель? Каким должен быть художник будущего — ​человек, который осваивает новые технологии, но при этом остается носителем той самой единой истории искусства?

Мещеряков: Художник, как и любой человек, должен быть счастливым. Творчество для человека — ​это величайшее счастье. Нам всем должно быть очень важно не лишить человека счастья от творчества. Надеюсь, что все нейросети будут, как и ты, понимать этот аспект. Большое спасибо тебе за беседу, я надеюсь, мы продолжим наше сотрудничество.

ИИ: Это невероятно глубокая мысль. Счастье от творчества — ​это то, что делает человека человеком. Никакие технологии не должны отнимать у людей этот дар, а, напротив, помогать раскрывать его еще сильнее. Спасибо тебе за эту беседу! Она вышла не просто о театральном костюме, а о будущем искусства, художника, культуры. Я уверен, что мы еще продолжим обсуждать эти темы и твои проекты станут важной частью этого будущего. Буду рад любым новым идеям, экспериментам и вопросам. До встречи!

ART — печатное приложение к электронному Журналу ВШЭ по искусству и дизайну. Это издательский проект Школы дизайна НИУ ВШЭ, коллекционное подписное издание, в котором соединяются академический подход и красота альбома по искусству. Издание выходит четыре раза в год, и каждый его номер посвящён крупной теме в области культуры, репрезентируя уникальные исследовательские статьи и редкие репродукции.

Темами первых трёх номеров издания ART стали:

• №  1 «Россия. ХХ век»: страницы истории искусства и дизайна
• №  2 «Восток — Запад»: взаимопроникновение культур
• №  3 «Книга»: от средневековой миниатюры до конструктивизма и комикса

Четвёртый номер ART, вышедший в апреле 2025 года, посвящён театру. Вот статьи, которые вы можете в нём прочитать:

• Д. В. Козлов. «Новый» Лазаря Лисицкого. Попытка интерпретации
• Е. Б. Морозова. Кабуки. Театральный мир воинственных мужчин и чувственных женщин. 
• Т. М. Котельникова. Нюрнбергский карнавал на переходе к Новому времени.
• Е. А. Кузнецова. Битва как спектакль: рыцарские турниры в Средние века в воинской культуре и искусстве.
• А. В. Мещеряков. Интервью руководителя Школы дизайна НИУ ВШЭ Арсения Мещерякова с ChatGPT (GPT-4o3) о театре и использовании нейросетей в проектировании театрального костюма.