Анна Ильина: «Архитектура учит находить порядок в хаосе»

Анна Ильина — архитектор, куратор профиля «Дизайн среды и интерьера» в Школе дизайна НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург, автор ярких проектов для Эрмитажа, Русского музея и «Севкабель Порта». Её выставка Lingwe uniwersala объединила художников с разным опытом в поиске универсального языка коммуникации, а проект «Зерцало» в Манеже открыл зрителям мир купеческого портрета. В интервью Анна рассказывает, как черпает вдохновение из театра и кино, зачем дизайнеру «архитектурный фильтр» и почему студенты Школы дизайна удивляют даже профессионалов.

Как вы пришли в эту профессию? Был ли ваш выбор результатом логического анализа или это было внезапное вдохновение?

В моем случае все достаточно просто и даже банально: я из семьи архитекторов. Оба моих родителя — архитекторы, это та жизнь и та сфера, которую я видела с самого рождения. И когда ты с рождения живёшь в этом, а где-нибудь в девятом классе тебя спрашивают: «Куда ты хочешь поступать?», этот вопрос кажется немного абсурдным. В смысле куда? Вот сюда же. Для моих родителей это было большим удивлением, потому что я до этого никак не проявляла свой интерес — для меня это казалось максимально очевидным и простым вариантом. Я не особо видела другие профессии, а эта мне показалась очень заманчивой. Очень здорово: придумываешь, люди это строят. В этой профессии виделась абсолютная романтика творческой свободы, а каждый проект представлялся новым миром.

Вы из семьи потомственных архитекторов? То есть ваши дедушки-бабушки тоже были архитекторами или как-то были связаны со сферой?

Практически — мои дедушка и бабушка были генпланистами, это смежная сфера. Родители мои учились в Академии художеств им. И.Е. Репина. Первое образование я получила там же.

Сергей Падалко, руководитель нашей новой образовательной программы «Архитектура», говорит, что архитекторов от «обычных людей» отличает умение мечтать. Согласны ли вы с этим?

Я сегодня утром прочитала как раз эту фразу. Читала я её в 8 утра, попивая кофе, и думала, а умею ли я мечтать. Сергей Валерьевич был одним из консультантов в мастерской профессора В.В. Попова, где я училась, поэтому его мысли мне тоже близки.  Наверное, да. Мне немного трудно об этом рассуждать, а для Сергея Валерьевича, наверное, немного проще — у него был опыт в другой профессии. А я не то чтобы видела другой формат, так что для меня архитектура является базовым уровнем мечтания.

 Когда ты видишь город вокруг себя, ты понимаешь, что здесь был архитектор и он работал дирижером в огромном оркестре невероятных специалистов. Каждый из них — уникальный мастер в своей области. А архитектор знает основы каждой из них и может говорить с этими специалистами на одном языке. Архитектор — это своего рода технический и художественный переводчик со всех этих языков, которые формируют города, дома, квартиры и всю среду, которая, как известно, формирует человека. На мой взгляд, это невероятно романтично. Это вдохновляет, думать о том, что ты знаешь языки этой Вавилонской башни.  Но, безусловно, в этой профессии, как и в любой специальности, не только такие романтичные моменты бывают.

Вы учились сразу на архитектора в Академии?

Да, я поступила в Академию художеств на факультет архитектуры. Первые два курса мы существовали в так называемом «циркуле» — это длинная аудитория-мастерская, которая повторяет радиус внутреннего круглого двора. Это очень специфичное место, где в одном пространстве существуют первый и второй курс. На первом курсе мы занимались больше архитектурной графикой, настраиванием руки и головы на архитектурный язык. Начиная со второго курса мы уже занимались основами проектирования . А в конце второго курса распределялись по мастерским и профессорам. В этой системе обучения есть главный профессор — глава мастерской, и несколько консультантов.

Мне очень повезло, что я попала в мастерскую Владимира Васильевича Попова. Безусловный авторитет и легенда ленинградской архитектурной школы. Моими консультантами были ведущие специалисты индустрии: Н. И. Явейн, сам С. В. Падалко, А. А. Столярчук, Ю. И. Земцов. И когда ты, студент, понимаешь, что твой маленький проектик абсолютно серьёзно обсуждают такие мастодонты, это вдохновляет и дисциплинирует. Ты понимаешь, что надо поднапрячься к следующему занятию, принести не маленький эскизик, а уже хорошую, сформулированную мысль.

Думаю, что-то похожее уже сформировалось в Школе дизайна. Многие преподаватели так или иначе являются наследниками академической школы — системы, где у тебя есть прямой контакт с людьми, которые сначала тебя пару часов консультируют, а дальше идут и делают большие дела. Это, безусловно, вдохновляет. В этом смысле мы близки с такими профессиями, как режиссура, театральное мастерство, что-то актёрское. Там ты тоже поступаешь к конкретному мастеру, постоянно видишь его в деле и чувствуешь свою небольшую причастность к жизни большого процесса. На мой взгляд, это увеличивает качество образования в геометрической прогрессии.

Но в Школе дизайна, в отличие от Академии, нет какого-то священного трепета перед мастерской и мастером.

Это немножечко напускное. С годами, безусловно, вокруг определенных аспектов учебы формируются разные мифы, и в какой-то степени они культивируются самими студентами. Но в принципе у нас атмосфера была похожа на ту, что сейчас есть в Школе дизайна. Мне это очень нравится, и я всегда стараюсь передать это студентам: нет такого, что для твоего мастера-куратора-профессора твой маленький проект имеет меньшее значение, чем его собственные большие дела. Нет, преподаватель абсолютно серьезно относится к твоей мысли, к твоему проекту, к тем переживаниям, которые ты испытываешь, — все-таки мы художники. Он скорее твой высококвалифицированный помощник в реализации твоего художественного высказывания. Конечно, вековая история Академии имеет тут какой-то вес. Вышка все-таки достаточно молодой институт, и у него изначально другие правила игры. Но атмосфера внутри мастерской очень похожа.

По моему опыту в Академии ты приходишь консультироваться с, например, Сергеем Валерьевичем, говоришь: «Вообще ничего не получается. Вроде бы так пробую, вроде бы сяк». Ты понимаешь, что можешь прийти просто за советом к старшему. Нет такого, что мастер — это великий недостижимый мэтр на Олимпе, а ты пока никто по сравнению с ним. Нас объединяет этот момент: как только вы попадаете в этот, пафосно звучит, маленький закрытый кружок, вы все становитесь своими, занимаетесь одним делом. Вы коллеги — я сразу стараюсь донести это до студентов, обращаюсь к ним: «Доброе утро, коллеги!» Мне кажется, их мысли и работа над своим проектом ничем не отличаются от того, чем занимаюсь я. За пару часов до занятия я сижу перед компьютером или с карандашом в руках, придумываю что-то и решаю задачу, похожую на ту, которую решают они. У них может быть чуть меньше опыта и технических знаний, но по большому счёту разницы никакой.

Этот горизонтальный подход Вышки отмечают многие: преподаватели, кураторы, студенты, в том числе студенты, которые переводились из других учебных заведений. Все друг другу коллеги: у коммуникационных дизайнеров это отношения дизайнер — арт-директор, а если говорить о среде?

Как небольшое архитектурное бюро. Есть главный архитектор проекта, есть руководители разных отделений. Безусловно, иерархия есть, но все равно мы делаем одно дело, и нам нужно решать определенные оперативные задачи. Наша задача как кураторов — дать младшим коллегам инструментарий, развить навык пользования им и направить компас в сторону архитектурной мысли.

А что вам ещё показалось интересным в подходе Школы дизайна за то время, что вы работаете здесь со студентами?

По моему опыту, программу выделяет из всех остальных то, что студенты здесь учатся самым сложным задачам уже с первого модуля. Практически нет плавного разгона, введения в новый мир и профессию. Первое же задание требует для его выполнения больших навыков, но студенты получают их только в процессе. И у них это достаточно хорошо получается, не знаю, в виду возраста, личностных особенностей или той атмосферы, которую создает Вышка. А ещё они умеют отстаивать свою идею, на это очень хорошо влияет система публичных презентаций. Этого навыка многим, даже квалифицированным, опытным авторам не всегда хватает.

Наша профессия связана, в том числе, с презентацией своей работы: для потенциального заказчика, для инвестора, для клиента. Это публичная профессия. Можно, конечно, себе придумать такую лагуну, в которой ты не будешь публичным. Но все-таки профессия обязывает тебя быть говорящим. Есть такая присказка, что язык архитектора — карандаш. Чем больше я занимаюсь своей профессией, тем больше я понимаю, что хотя язык архитектора, конечно, карандаш, но внутри нас, архитекторов, есть еще много разных функций. В том числе должна быть и субличность, которая умеет разговаривать. И то, что параллельно с основным языком архитектора развивается еще и артикуляционный аппарат, это очень здорово. Потому что до тех пор, пока ты не смог сформулировать свою мысль хотя бы для самого себя, будь это в виде маленького эскиза или буквально одного предложения, тебе будет очень трудно сделать в своем проекте цельное высказывание.

У любого молодого начинающего специалиста всегда есть облако мыслей на заданную тему. Но нужно в какой-то момент уметь определиться и канализировать это большое облако в связное высказывание. Школа дизайна очень хорошо это тренирует через публичные выступления и презентации. Мне это кажется очень симпатичным.

Вы архитектор по образованию и по профессии, но преподаете на профиле «Дизайн среды и интерьера». В чём, по вашему мнению, особенности этого профиля? И чем он отличается от архитектуры?

В современном публичном поле появилось какое-то разделение, что есть архитекторы, дизайнеры интерьера, дизайнеры среды, которые все занимаются чем-то разным. Но я с таким подходом не могу согласиться. Название профиля «Дизайн среды и интерьера» подразумевает, что здесь мы делаем чуть больший упор на определенные сферы архитектурной практики. Но это абсолютно не противоречит большой архитектуре и мало отличаются в основных подходах и методах.

Мы занимаемся конкретными задачами, порой исключительно интерьерными, порой ландшафтными или даже малыми архитектурными формами, но студенты должны понимать свою профессию в объеме. В том числе для того, чтобы разговаривать на всех «языках» проекта. Первое, что я прошу освоить студентов, это словарик архитектурных терминов, нашу профессиональную терминологию, чтобы мы могли общаться уже в ней. Что для дизайнера интерьера, что для архитектора, что для инженера термины будут одни и те же, и нужно скорее в них разобраться и начинать применять. Эта профессия не подразумевает тебя одного в проекте.

В предыдущем модуле у студентов было задание сделать выставку конкретного художника. И мы им говорили, что сейчас вы совмещаете в себе несколько функций: вы работаете как графический дизайнер, придумываете фирменный стиль, как архитектор, дизайнер интерьера, дизайнер-экспозиционер, создаете объемно-пространственную композицию. Но если бы это был реальный проект, то это делала бы большая команда, а на реализации вы контактировали бы с еще множеством специалистов: в полиграфии, на стройке, в музее. Со всеми ими вы должны уметь разговаривать на их языках.

Вы сейчас преподаете у первого курса профиля «Дизайн среды и интерьера». Как вам первокурсники?

Они очаровательны. Мне с ними невероятно интересно. Разница с моим личным опытом колоссальная. При поступлении в старый институт, как Академия художеств, есть творческий конкурс с академическим рисунком, композицией, вот это вот всё. И хотя бы с точки зрения инструментария абитуриенты аппелируют к одному и тому же: линейка, карандаш, резинка, тень, тон, свет. Здесь же поступают ребята с абсолютно разным и иногда диаметрально противоположным базовым инструментарием. Это невероятно интересно, как люди с разным бэкграундом, с разным опытом начинают решать одну и ту же задачу. Совершенно по-разному у всех изначально настроен этот архитектурный аппарат.

Моя задача не сломать его и не превратить, условно, в меня — это невозможно и было бы абсурдно. Моя задача — развить то уникальное, связанное с их опытом, их способом мышления. Они иногда предлагают такие решения, которые, честно говоря, мне бы в голову не пришли. Они, бывает, говорят, например: «Я ходил в театральный кружок, и с точки зрения театральной мысли это выглядит вот так». И тогда я думаю: «И правда, на эту задачу можно ещё и так посмотреть». Лично для меня это невероятно увлекательное приключение.

Вы уже были на защитах дипломов предыдущих выпусков профиля? Как вам уровень студентов? Что-нибудь вас поразило в этой защите или всё было ожидаемо?

В их работах ты видишь, что у человека совершенно другой опыт. Представитель любой художественной профессии — это такой котелок со всем, что он видел, что он читал, что он смотрел, что он чуял, что он ел и так далее. Помимо знаний и технических особенностей, это набор впечатлений. Внутри каждый архитектор уникален: мы растем из одной корневой системы, но получаются абсолютно разные росточки. Не обязательно быть деревом, можно быть чем угодно, и решать эту главную задачу по потреблению углекислого газа и превращению его в кислород можно по-разному.

Смотреть на проекты студентов всегда интересно, а иногда даже шокирует. Я бы вообще так не подумала, я бы сделала совершенно по-другому, как ты к этому пришел? В этом есть элемент антропологии: ты думаешь, как у человека появилась именно такая мысль, из какого источника она выросла. В любом проекте, в построенных в городе, представленных на конкурсах, ты как профессионал пытаешься проследить это движение мысли.

И меня поражает в выпускниках, а иногда и в первокурсниках Школы дизайна, что иногда ты просто не можешь проследить эту логическую цепочку. Не потому что её нет, а потому что она настолько для тебя необычная, что ты не можешь её уловить. Им сразу хочется задать вопросы: «А как ты это сделал? А как ты думал? Расскажи, из чего родились эти образы? Как у тебя в голове устроено одно с другим? Почему у тебя эти крючочки между собой сцепились?»

Вы стали известны широкому кругу людей после выставки Lingwe uniwersala. Расскажите про эту выставку, как она вообще сложилась и что вам дала? 

Внутри индустрии на тот момент меня уже знало некоторое количество людей, все-таки мы вертимся в одинаковых кругах, но для зрителя я действительно стала чуть более известна после этого проекта. Это был эксперимент. Судя по реакции, видимо, удачный. Это часть моего магистерского диплома — нужно было сделать выставку. А выставка — это художественное высказывание, особенно если это кураторский проект, а не выставка одного художника.

Современная выставка — это, в первую очередь, рассказ автора-куратора на одну тему.  Я решила поговорить в первую очередь сама с собой. Вновь об общем языке коммуникации. Этот экспериментальный проект был изначально сделан под на тот момент меняющий свою функцию завод «Севкабель». Раньше он делал провода, они невероятно красивые. Просто эффектно выглядело, как на эти огромные катушки сматывается медный блестящий провод. Это потрясающий художественный образ — телефонный провод, благодаря которому люди общались.

В проекте собрались художники, у которых до этого не было произведений по этой теме, художники с максимально разным опытом: уличные художники, классические живописцы, классические скульпторы, представители локального современного искусства, режиссеры, документалисты. Более 20 художников с абсолютно разным бэкграундом. И они уже на стадии эскизов общались каждый со своим арт-критиком и историком, они вместе формулировали смысл для конечного зрителя и индустрии. Я удивлена, что так много людей включились в мой эксперимент.  Процесс подготовки был своего рода репетицией выставки.

Очень часто бывает, что в музей приходит зритель и говорит, что он ничего не понимает. Мы тут что-то между собой сделали, а зрителю это неясно, в том числе потому, что внутри накручено очень много разных смыслов и разных людей. Историк, который написал справку рядом на этикетке, имел в виду одно. Автор, который сделал работу, имел в виду другое. Человек-экспозиционер, который повесил эту работу именно здесь, или куратор, который её выбрал, вложили еще больше своих смыслов.

10 лет назад, когда мы создавали эту выставку, процесс был похож на письмо Дяди Фёдора. Хотелось, чтобы центральная мысль, которую мы хотим донести до зрителя, не поменяла свои смыслы на всём протяжении её написания.  С этой точки зрения было принято решение делать выставку как будто из упаковочных материалов. Зритель как бы заглядывает на склад, в ангар, где репетируется выставка. Как будто только потом всё это упакуется и поедет в настоящий музей, и там уже по-человечески выставится. А человек существо очень любопытствующее, и всегда хочет куда-то заглянуть, в замочную скважину, туда, где всё сделано не для тебя. Мне кажется, в том числе благодаря этому эффекту у этого проекта был успех. Я бесконечно благодарна «Севкабелю» и команде, что они ввязались в этот эксперимент. Без всяких надежд на что-то. Бесконечно благодарна им и всем остальным участникам проекта. Мы до сих пор вспоминаем с Марией Тарнавской (координатор площадки проекта «Севкабель Порт»), прим. ред.), которая тогда меня поддержала. Я говорю: «Маш, если бы я к себе пришла, я бы в жизни не согласилась на эту авантюру. Почему ты согласилась?» Говорит: «А я сразу знала». Меня восхищают люди-визионеры, которые сразу что-то знают. Я вот не уверена, что я сразу что-то знаю в этой жизни.

Тем не менее, коллеги из индустрии вас узнают, как визионера. Павел Пригара давал очень лестный комментарий о вас.

Я, кажется, понимаю, о каком отзыве Павла Сергеевича вы говорите. Конечно, это невероятно лестно, когда ты начинающий молодой специалист. Это, по-моему, был его отзыв о моем первом публичном проекте. До этого я, конечно, занималась большой архитектурой, но для музейной сферы я была совершенно неизвестна. Я была главным архитектором Музея мирового океана в Калининграде. Сейчас он достраивается уже без меня, но под руководством больших мастеров-коллег. Жду не дождусь, когда этот проект будет закончен и реализован в полной мере, там есть много потрясающих задумок.

И вот я впервые из ракушки выползаю в публичное, еще и музейное поле, и сразу получаю поддержку от людей вроде Павла Сергеевича Пригара. Конечно, это окрыляет, появляется мысль, что ты двигаешься в правильном направлении. Стараюсь работать и не разочаровывать, стараюсь соответствовать этим отзывам.

Какие ещё проекты являются вашими знаковыми и значимыми для вас из вашей карьеры?

Вот как раз проект Павла Пригара «Зерцало» получился для меня очень важным и личным. Я могу назвать другие проекты, которые по разным причинам имели для меня личное значение, но, наверное, если первым в голову пришло «Зерцало», значит, оно важнее. Очень трогательный получился проект.  У меня есть очень странная функция психики: сразу во время проекта и после я могу делать разбор полетов о том, что не получилось. А вот что получилось и что было хорошо, я могу посмотреть только чуть более отстраненно, уже спустя время.

Буквально перед Новым годом я пересматривала материалы по этому проекту, и на удивление оказалось, что неплохой проект получился. Он получился уместным, трогательным. При этом в нём была проделана и научная интеллектуальная работа, чего мне часто не хватает в модных выставочных проектах. Судя по отзывам, большинство зрителей смогли уловить ту мысль, которую мы хотели донести, несмотря на то, что там не было обилия объясняющих текстов, не было больших кураторских комментариев. Получилось передать нужные смыслы, и зритель интуитивно почувствовал все те ключевые моменты, которые были важны для всей команды Манежа.

История аутсайдеров всегда всем интересна, а этот наивный купеческий портрет — это своего рода аутсайдер в мире искусства. Когда коллеги из музейного сообщества слышали, что команда Манежа занимается этой темой, они говорили: «Это разве интересно?» Учитывая, что у 80% этих портретов неизвестно ни кто художник, ни кто написан. Местами слабая живопись, ещё и неизвестные люди — какая здесь может быть драма, тем более для массового зрителя.

Спустя несколько лет я познакомилась с человеком, который был на этой выставке, и он рассказал, что поехал потом в Углич, поехал в Рыбинск, поехал во все эти города для того, чтобы навестить семью Кочурихиных и их соседей по выставке — их серия портретов как раз была представлена. Это так мило и трогательно. А самое главное, что даже сами музейные специалисты, хранители этих же портретов, по-другому стали на них смотреть: раньше на постоянную экспозицию их не каждый раз вешали, а теперь даже задумали делать для них полноценный отдельный зал.

Очень все были эмоционально вовлечены в эту (очень пафосно звучит) миссию — рассказать людям о русском купеческом портрете.

На кого, как вы считаете, могут ориентироваться начинающие дизайнеры среды и интерьера?

Мне кажется неправильным делать ограничения в виде списка конкретных авторов. Безусловно, я могу назвать десяток имен, за которыми мне самой любопытно следить. Но, мне кажется, это та профессия, в которой нужно как можно больше материала в себя впитывать.

Больше ходить в театры, смотреть, что делают современные режиссеры-постановщики. Вдохновение появляется из самых неожиданных источников, в том числе театральные подмостки иногда показывают такие архитектурные и дизайнерские приемы, которые в нашей сфере редко встречаются, а театральные художники делают нереальные вещи.

Смотреть фильмы и анализировать их с точки зрения того, как интерьеры используют для передачи какого-то психоэмоционального состояния в конкретных сценах. Это даже скорее не про то, на кого смотреть, а учиться, как смотреть. Я своим студентам говорю: учитесь отращивать архитектурно-дизайнерский фильтр перед глазами.

Если вам что-то нравится, попробуйте сесть и проанализировать: а как это сделано, почему вам понравилось, какую эмоцию вы получили, как это технически было реализовано. Здесь какого-то рецепта нет. Смотреть всё и всех как можно больше — потому что не самые удачные, не самые эффектные проекты тоже полезно анализировать: а почему этот приём не удался.

Точно могу сказать, что нужно следить за DA Architects. То, что они делают с ресторанным бизнесом всего мира, — это просто потрясающе. Они выработали на последние годы своей практики отдельный жанр, и это очень здорово.

Вы могли бы поделиться какой-то мечтой, планом или глобальной целью? Что хотелось бы и было бы интересно сделать в профессии, как визионеру, архитектору, дизайнеру? 

В последнее время я как-то не до конца понимаю формулу «моя мечта», вот это «I have a dream» Мартина Лютера Кинга. Скорее, есть планы, которые будут реализованы либо в ближайшее время, либо чуть позже. Грамотная функция хорошего дизайнера — это в том числе уметь присваивать себе мир вокруг, поэтому я побуду здесь хулиганом. Когда-то Лиза Савина (прим. куратор, арт-критик, соучредитель Фонда культурных инициатив SPARTA, преподаватель Школы дизайна) говорила, что хочет сделать музей на острове — буду рада ей с этим помочь.

У выпускницы Сергея Валерьевича Падалко, Даши Орловой, был проект подводного музея философии на Неве.

Что-то мне подсказывает, что он мне понравится, концепция, которую вы описали, мне уже очень нравится. Опуститься на дно морское, чтобы подумать о жизни, мне кажется, это просто прекрасно.