Персидские узоры и шрифты: плакатное искусство Резы Абедини

Реза Абедини — иранский классик графическего дизайна, чьи произведения соединяют традиционное и современное, будь то первая страница Корана или последняя страница поэтического сборника; обложка для персидской энциклопедии или книжная обложка для «Нью-Йорк Таймс»; плакат, посвященный армянскому геноциду в Турции или плакат для концерта традиционной музыки. Расшифровку мастер-класс Абедини предлагает Анна Краснослободцева.

Для современной иранской и мировой культуры Реза Абедини, дизайнер и профессор Американского университета Бейрута и Тегеранского университета — ключевая фигура, чьи работы завоевали десятки профессиональных наград. Помимо преподавательской деятельности, он работает арт-директором в знаменитом агентстве «Lava», получая заказы со всего мира. Абедини может создавать работы, где аскетичная европейская типографика гармонично сосуществует с почти сказочными узорами текстов на фарси (персидском языке). Шрифт почти всегда оказывается внутри изображения, поглощается им или, напротив, формирует его. Кроме того Абедини — гражданин мира, сумевший в своих произведениях доказать, что традиции Востока и Запада способны существовать в одном пространстве. И это пространство — плакаты дизайнера.

Реза Абедини:

В университете я изучал живопись и производство принтов. Я не занимался дизайном в студенческие годы. В то время у меня уже появилась первая студия. Я жил один, и ко мне иногда приезжал в гости мой дед, который был неплохим каллиграфом. Если у меня и есть какой-то ген, определяющий мои дизайнерские способности, то он от деда. Ему всегда было интересно, чем я занимаюсь. Мы часто беседовали, но дискуссиям мешал наш разный бэкграунд: у него была традиционная подготовка, я же получил современное западное образование.

В студии висели мои любимые работы, сделанные разными художниками: среди них были репродукции Эгона Шиле, Энди Уорхола, Роберта Раушенберга. Однажды дед, изучая картины на стенах моей студии, остановился перед работой Раушенберга и спросил: «А что это?». В тот момент я понял: мне трудно объяснить ему, что же это такое. Я ответил, что заниматься современным искусством — это совсем не значит сидеть на пленере и писать картины маслом, что сейчас для этого используется масса других технологий. Он меня внимательно выслушал, но мои слова его не убедили. Я поинтересовался у него, что он думает об этой картине, на что получил ответ: «У меня есть более важные вещи, о которых нужно думать».

Тогда я понял, что дед просто не может наладить связь с этой картиной, в отличие от меня, которого учили эту связь устанавливать. Это была картина для меня, но не для него. С тех пор я всегда ставлю себе целью создавать нечто такое, что будет одинаково убедительно и для таких людей, как мой дед, и для современных людей.

Кстати, вот еще один пример о разнице в восприятии одного и того же объекта. Возьмем манускрипт древнего персидского поэта. На данный момент лишь около 50 людей в мире могут прочитать его текст. Поэтому фактически он становится картинкой: ни я, ни вы не можем это прочитать. Человек, который видит текст на незнакомом ему языке, оказывается относительного него в интересной позиции. Мой дед, смотревший на картину Раушенберга, попал в похожую ситуацию.

Я родился не на Западе, но при этом я пользуюсь многими западными изобретениями, смотрю на мир глазами западного человека. И все же далеко не на все. Когда мы говорим о картине, обычно сразу представляем полотно в западном понимании, например классические работы Рембрандта. Произведения иранских художников гораздо меньше по размеру. В Западном мире их принято называть миниатюрами.

А теперь представьте обратную ситуацию: мы смотрим на Запад глазами восточного человека. Для нас масштабные работы Рембрандта — отнюдь не картины в привычном понимании — это огромные, гигантские картины. Работать на европейского заказчика — задача не из легких. Сложность такого сотрудничества состоит в том, что он не понимает арабского, и вы не можете использовать свои проверенные методы при создании плакатов, нужно искать другие средства. Однажды я делал плакат к концерту ирландского народного певца. Для этого я изучил историю ирландских узоров, нашел среди них те, которые немного напоминали арабские, и на их основе сделал плакат к концерту. Все остались довольны.

Еще один важный для меня вопрос. Можно ли некую универсальную форму интерпретировать по-разному? Возьмем, к примеру, древнейшую форму круга. Можно ли ей придать особое качество? Оказывается, можно. Ведь мы знаем и японский круг, и швейцарский круг, и русский круг. А я сделал иранский круг — он изображен на первой странице моего сайта.

Можем ли мы осмысленно вернуться к визуальной традиции, не занимаясь при этом ее имитацией? Если дать определение графического дизайна в простых словах, то это комбинация из изображений и текста, выявляющая некое новое свойство. Это и есть основа нашей сегодняшней визуальной традиции. Некоторые произведения имеют религиозную, другие — политическую основу. В своих работах я пытаюсь заново переосмыслить национальную традицию. Я люблю работать с каллиграфией. Например, постоянно черпаю идеи для новых плакатов из литографий мастера, который работал 200 лет назад. Еще я люблю компилировать древнюю иранскую поэзию с современной, или с ее переводами на европейские языки.