Или ты нравишься, или тебя нет: видеоарт Марины Абрамович

Должен ли современный художник «уметь рисовать»? А уметь удивлять, соблазнять, шокировать своего зриетля? На примере знаменитой акции Марины Абрамович «Аrtist must be beautiful!» Александра Першеева рассказывает о том как искусство XX века навсегда изменилось, освобождаясь от навязанных определений.

Обнаженная молодая женщина стоит перед камерой. Крупный план. Она берет две расчески с жесткой щетиной и с усилием проводит ими по своим волосам. Затем еще раз. И еще. Щетки царапают ее лицо, выдирают волосы, но она снова и снова расчесывается, повторяя: «Art must be beautiful! Аrtist must be beautiful!» Снова и снова щетина упорядочивает густую массу черных волос.

Это знаменитый видеоарт Марины Абрамович, одна из первых ее акций, проведенных специально для съемки.
Абрамович, творчество которой сегодня классифицируется как Body art, подобрала идеальное телесное переживание для своих художественных задач. Боль от расчесывания волос не очень сильна, не остра и поначалу не особенно заметна. Мы видим художника, который говорит, что искусство должно быть прекрасно, и размышляем над этим тезисом. Но проходит три минуты, пять, семь — и слова уходят на второй план, потому что слабая, но повторяющаяся боль, причиняемая двумя жесткими щетками, начинает казаться навязчивой, тягостной, мучительной. Через десять минут начинает едва ли не подташнивать. Но действие не прекращается. Методично, жестко и все более яростно художница проводит щетками по волосам. И текст об искусстве повторяется вновь и вновь.

Своей беспощадностью Марина Абрамович добивается сопереживания зрителя. Возникает эмпатия на телесном уровне, она затаскивает нас в свой мир обостренной чувствительности и вынуждает к сопереживанию, делает свой опыт частью нашего опыта. Но ради чего?

Если бы видео шло без слов, получилось бы вполне ясное феминистическое высказывание о о внушенной женщие патриархальным обществом установке быть объектом желания. Быть и делать себя предметом вожделения, красивой и бесконфликтной. Но Абрамович говорит о другом: «art must be beautiful, artist must be beautiful». Теперь это образ художника, который обязан безжалостно отрегулировать себя, чтобы создать подлинное произведение искусства, отвечающее идее Красоты. А должен ли? В сущности видеоарт Марины Абрамович — это еще одно высказывание в давней полемике эссенциалистов и антиэссенциалистов, отголоски которой слышны до сих пор в любом споре о том, должен ли современный художник «уметь рисовать».

Эссенциализм — общий знаменатель для всех эстетических концепций, начиная с Древней Греции и до двадцатого века. Ппопытка обнаружить сущность искусства, очевидную категорию, с помощью которой зерна легко будет отделить от плевел. Разные эпохи предлагали свои варианты: гармония пропорций, звучность цвета, изящество рисунка, натуроподобие, возвышенность сюжета и так далее. Но как с помощью подобных критериев оценить искусство Дюшана? И уж тем более — Поллока, Уорхола, Кошута?.. Надежда эссенциалистов открыть универсальную природу искусства оказалась ошибкой (essentialist fallacy).

И в 1950-х на арену вышли антиэссенциалисты, которые отказались от эстетических обобщений и показали невозможность создания философской теории искусства. Не может быть единых правил оценки, не может быть универсальных критериев для художественного творчества, не может быть даже единой дефиниции термина «произведение искусства». Это полная свобода, совершенно открытый мир.
Но как в условиях свободы от критериев Прекрасного осуществлять отбор? Грубо говоря, если ready-made признается искусством, то как отличить произведение от бытовой вещи? Если мы поверим утверждению Йозефа Бойса, что «искусство это все, что лежит под солнцем», то что, собственно, помещать в галереи и музеи? И как относиться к тому, что уже в них размещено?

Антиэссенциалисты не дали ответа. И в конце 1960-х возникает новая теория, успокаивающая своей ясностью: институционализм. Искусство — это то, что в мире искусства считается таковым, а произведением искусства является то, что миром искусства за таковое признано. Отныне общество отстраняется от оценочных суждений, целиком делегируя эту деятельность экспертам, которые, опираясь на свой опыт и свою «насмотренность», сумеют отделить шедевры от шлака.

Могут ли они ошибиться? Нет.

Если произведение прошло отбор и получило институциональную поддержку, его статус перестает быть предметом для спора. Значимое или нет — отдельный вопрос, но это искусство. И вот вопрос: стало ли художнику легче работать? На первый взгляд кажется, что да. Ведь теперь от живописца не требуют безупречного рисунка, совершенной техники письма и тотального натуроподобия. Ремесленная составляющая перестала быть критерием, и дриппинг считается ничуть не хуже гладкой живописи. А то и лучше, потому что новее.

Искусство уже не должно быть «красивым». Но каким оно должно быть?

В ситуации, когда отсутствуют очевидные критерии, критериями становятся внутренние установки экспертов, не поддающиеся анализу и обобщению. У каждого знатока свои принципы отбора. А художник должен убедить людей вокруг, что его творчество — это искусство. И для этого он должен обладать несгибаемой волей.

На самом деле, работать стало еще сложнее, потому что теперь художник должен подчинить себе не только карандаш, масло или камень, но и общественное мнение (в лице арт-критиков). Сопротивление материала многократно усилилось. Картины уже не говорят сами за себя, художник обязан говорить вместе с ними. Обязан создавать вокруг себя миф, подтвердить уникальность своей личности и своего взгляда на мир. Чтобы вписаться в то или иное арт-сообщество, нужно определенным образом «причесать» и свои работы, и собственный образ.

Художник «должен» производить впечатление, интриговать, должен нравиться. Почти как женщина.

— этими словами Марина Абрамович отдала дань устаревшей эссенциалистской позиции (которая, увы, по-прежнему торжествует в умах широких масс). Но если мы заменим слово «beautiful» на, скажем, «новаторский», «концептуальный», «шокирующий», «социально значимый» и другие понятия такого типа, то получится слепок сегодняшнего состояния мира, где искусство, чтобы получить признание, должно быть каким-то, и художник как личность должен быть каким-то.

Вот только никто сейчас точно не знает, каким именно.

***

Читайте также:

• Марсель Дюшан и смерть искусства
• Джексон Поллок и танцы на холсте
• Об источниках концептуального мышления в искусстве