Дизайн среды формирует реальность вокруг человека. Это внешний вид пространств, зданий, объектов, которые нас окружают. Что происходит в этой области сегодня? Что нас ждёт в будущем? И как этому обучать? Об этом и многом другом мы поговорили с руководителем направления «Дизайн среды» в Школе дизайна НИУ ВШЭ Борисом Бернаскони.

Сейчас моя задача — структурировать направление «Дизайн среды», скажем так. Такой процесс занимает от двух лет и больше. Вообще говоря, это как раз и есть то, чем на самом деле занимается архитектор: структурирует.

Так, чтобы студент любил и верил в то, что он делает, а дальше от каждого необходимо получить то, что он может. Невозможно создать талант; он либо есть, либо нет. Но можно человека вдохновить, помочь поверить в себя, и он может талант развить. Когда я пришел в МАРХИ, на первый курс, я очень модно одевался, как мне казалось. Сейчас я думаю: как же я тогда ужасно одевался! А к концу института стал одеваться по-настоящему круто. Это простой пример траектории развития эстетического интеллекта на протяжении шести лет учёбы — от того, каким я пришел — и каким вышел оттуда. Нужно всё время тренироваться — в проектировании, в управлении проектом, в истории архитектуры. Как сказал Уинстон Черчилль, «Архитектура это — одежда, которую носят все».

Детей всегда родители направляют, понятно; и тут мне повезло, я считаю. Это был тот момент, когда мои мечты совпали с реальностью. Может, это карма? Не знаю.

Мне повезло: я выпускался в 2000 году. Очень концептуально — ну как, начало нового тысячелетия! Хорошо помню момент защиты диплома: я первым выступал на защите, на всем потоке. И когда вышел защищаться, подумал: если я первый выпускник нового тысячелетия — это же высокая ответственность, я не должен подвести!

Я специально взял очень сложную тему: помимо того, что это был небоскрёб, он ещё был мультифункциональным. Это было здание, в которое интегрированы абсолютно все функции города. Небоскреб — это же очень серьёзный вызов с точки зрения объема, конструктива, некой символики в городе. Все-таки вещь значимая, ее видно.

И, работая над дипломом, я вдруг понял, что архитектура — вообще не про физическую реальность. Архитектура совсем про другое. Меня стала волновать эта тема: я понял, что форма здания несёт скорее вспомогательную функцию, а самое главное, конечно, это его содержание. А если содержание, то это смысл. А если смысл, то это тогда в первую очередь трансляция сообщений, а не физические параметры.

Ну, скажем, можно заниматься фасадом, а можно — программой здания. Мне интереснее сделать программу в условном гараже, построенном из простого металлического профилированного листа, чем потратить все время на проектирование фасада. Пусть гараж через два года будет снесен, но его программа сохранится и переедет в новое пространство.

В 2006-м я шёл по старому району Шанхая вечером в сторону гостиницы, а утром шёл обратно в сторону центра — и этого района уже не было. Только лежала на земле табличка, где было написано: Architectural Heritage, «памятник архитектуры». В тот самый момент я понял, что мир навсегда изменился, и что памятники архитектуры находятся совершенно в другом смысловом поле. В ТикТоке, которого еще тогда не было. Китайцы уже знали свое будущее! Они понимали, что 1,2 миллиарда будут иметь совершенно иную культурологическую траекторию развития, с иным алгоритмом. Не ренессансным, а с программным кодом. Они уже тогда знали, что ТикТок — ключ к нашим будущим воспоминаниям.

Насчет наследия — вопрос. Если у тебя цифра граждан за миллиард, то не жалко. Условно говоря, ТикТок становится материальнее стен. Если снесут моё здание, которое я спроектировал, мне его не жаль, потому что я предвижу алгоритмы, в рамках которых его снесут. Я знаю алгоритмы и лучше я сделаю его бессмертным. «Гиперкуб», первое здание, которое мы построили в Сколково — как раз примерно про это. Помню, меня спросили: а где фасады? Я говорю: какие фасады? Не нужны фасады, нет фасадов, ребята! Их спроектировала нейросеть, ещё тогда, в 2010-м! Тогда меня никто не понял; надеюсь, теперь моя мысль стала яснее. А фасадов нет, потому что они должны делаться только по тем алгоритмам, которые нужны конкретному объекту в конкретный период времени с конкретными функциональными задачами.

Архитектор должен быть программистом. Содержание и программирование функционального и смыслового кода выше, чем проектирование эстетики фасада. Это тоже эстетика, просто другая.

Традиции. Помню, архитекторы Бархин и Белов в какой-то момент объединились и попытались сделать улицу Щусева (сегодня — Гранатный переулок) архитектурным памятником: с двух сторон фронтировали её неоклассическими объектами, и, помню, я даже видел где-то на выставках «отмытую перспективу», когда всё это стало таким единым генеральным планом. Но — не получилось. Девелоперы из девяностых победили.

Точечная застройка может быть неплоха, и небоскрёбы в центре вполне могут существовать. Есть примеры в мире, где это делается удачно. Лондон, например. Одноэтажная высотная застройка с неплохими точечными объектами. Почему нет? Это вопрос просто подхода, вкуса. Мне поэтому в последнее время все больше и больше нравится высказывание британского архитектора Ричарда Роджерса. Он очень точно сформулировал задачу профессии архитектора, на мой взгляд — утилитарную, но очень понятную и простую. Роджерс считает: роль архитектора в том, чтобы сделать место, с которым он работает, лучше, чем было до него. Лондон действует по этому принципу и очень хорошо устроен.

Она должна быть создана с перспективой — как будто она строится через 15 лет минимум, лучше, через 30. Хотя бы на одно поколение вперёд, иначе она потеряет актуальность уже в момент строительства, что, собственно, со всеми объектами в основном и происходит — даже с точки зрения эстетики. Надо, чтобы строящееся здание становилось актуальным лет через пять после окончания строительства. В этот момент общество как бы «догоняет архитектуру» и начинает ей пользоваться.

Вообще не значит. Всё зависит от объекта, его функции, его задачи. Здесь есть развилка, и весь мир сейчас в ней находится. Либо мы пойдём по пути, когда дом является точкой отсчета жизни человека, либо по пути, где дом является платформой, позволяющей человеку быть гибким. Я склоняюсь к тому, что второй уже победил, просто еще не все об этом знают. Сегодня ты живешь в одном месте, но можешь переехать на Бали завтра, у тебя как будто нет привязки. Сегодня дом — там, где твои мысли, а не твои вещи. Понимаю, это очень сложно психологически, но «поколение Альфа» — те, кто родились в 2010-х — как будто уже готовы принять такую модель.

Да, это мультидисциплинарная практика. В этом смысле образование архитектора позволяет после него делать всё что угодно. Ну, вот, например, после графического дизайна ты не можешь сделать все, что угодно, а после архитектуры — можешь. Я могу уверенно сказать, что тот набор специальностей, которые архитектор получает в вузе, необходим и достаточен в дальнейшем для любой профессии. Архитектор может быть кем угодно! Добро пожаловать учиться архитектуре!

... который так и не построили, а в результате председатель жюри конкурса сделал проект сам по заказу администрации! Гениальная история. Петер Цумтор, известный швейцарский архитектор, я с ним знаком. У него хорошая архитектура, но, к сожалению, он не смог справиться с простой вещью — будучи председателем жюри, не забирать проект у победителей конкурса, у меня и Ольджати. Ну и силы воли у Пермского края, к сожалению, не хватило. Я потратил много сил, чтобы убедить нескольких сменившихся губернаторов реализовать проект. Но не получилось. Видимо, у них были совсем другие задачи.

В тот момент я чувствовал себя пилотом «Формулы-1». Гонка была очень серьезная, с крутыми ребятами, и все с хорошей техникой... Мы с Ольджати пришли к финишу колесо к колесу, первыми. Я, кстати, «градостроительно съехал» с площадки — единственный из участников: все делали вдоль, а я сделал поперек, соединил набережную с городом. Странно: город с набережной, а она никак не соединена ни с водным транспортом, ни с пешеходными маршрутами, туда и спуститься сложно. И я решил сделать музей мостом к набережной. Водный транспорт, электричка, парковка, гостиница для художников, несколько уровней залов, — всё было интегрировано! Уверен, мы прибавили бы пару-тройку процентов ВВП городу Пермь.

Ничего страшного. Я реализовал всё это мысленно. Этого достаточно.

Я давно наблюдаю за деятельностью Школы дизайна и считаю, что её существование очень важно как для образовательной среды, так и для креативных практик в целом. Арсений Мещеряков, как настоящий визионер, привлекает лучших специалистов, и именно благодаря этому создаёт уникальную образовательную экосистему.

Что касается нашего конкурса, то его главный смысл (как и любого конкурса) — идеи. Классные идеи и хорошо сделанные вещи. Мы хотим найти авторов этих идей и вещей, чтобы интегрировать их в нашу волшебную университетскую архитектурно-дизайнерскую среду.

Рем Колхаас стал архитектором благодаря тому, что увидел в музее Щусева дипломный проект Ивана Леонидова, «Институт Ленина». Он стал архитектором, хотя был сценаристом. А потом Заха Хадид, ученица Колхааса, которой он показал конструктивизм, тоже стала известным архитектором! Вся современная архитектура — это проекты, сделанные конструктивистами ровно 100 лет назад. Так что этим конкурсом мы в какой-то степени закладываем будущее.