Почему, выпуская книги, мало кто думает о том, как с ними будет взаимодействовать читатель? Можно ли научить студентов-художников книги умению экспериментировать — и в то же время работать над реальными проектами в реальных издательствах? Какой будет печатная книга в будущем? И что такое «раздизайн»? Об этом и многом другом мы поговорили с Евгением Корнеевым — известным книжным дизайнером и руководителем магистерского профиля «Искусство книги» в Школе дизайна НИУ ВШЭ.

Интерес к искусствам достался мне от отца, и это он обратил моё внимание на объявление о наборе в художественную школу — афишу, отпечатанную деревянными буквами. Я закончил художку, но потом поступил в строительный институт: тогда он был местом для неопределившейся в жизни молодёжи. Пока учился в МИСИ, случилась перестройка. Строителем я так и не стал: работал художником в периодических изданиях. Рисовал заголовки, картинки, клеил буквы, макетировал...

Как и многие дизайнеры в 1990-х, начал работать в области рекламы — в рекламном агентстве LBL. Компания состояла из офсетной типографии, типографии цифровой печати, рекламного агентства, дизайн-студии, архитектурного бюро, компании по продаже компьютеров и расходников — поле для освоения профессии было широкое. Владельцы компании на начальном этапе считали, что для бизнеса будет полезно, если в дизайн-бюро будет происходить просветительская деятельность. К нам приходили Владимир Кричевский и Елена Черневич, рассказывали о хорошем в графическом дизайне, в нашей дизайн-студии были оформлены и изданы все пять номеров легендарного журнала «Да!». По стопам Кричевского к нам пришел Барт Голдхоорн, издатель журнала «Проект Россия»; мы с Сергеем Ситаром сделали первый номер — так я попал в журнал, и это уже были первые шаги в сторону многостраничных изданий (с некоторым перерывом я был дизайнером «Проекта Россия» около 20 лет). А первая тиражная книжка была сделана мной в 2000 году — каталог выставки «Память тела», куратором которой была искусствовед Екатерина Дёготь. На выставке показывались коллекция советского нижнего белья и работы современных художников на тему телесности.

К искусству, культуре… Я постепенно отчалил от рекламы и, не выпуская из рук бревнышко под названием «Проект Россия», придрейфовал к берегу книжного дизайна. В какой-то момент я был приглашён Арсением Мещеряковым на работу в «Агей Томеш». Ну и потихоньку пошло: книжные работы чередовались с рекламными… Потом я ушел из «Агей Томеша» и начал работать с «Трилистником» и другими издательствами. А в 2009 году меня позвали арт-директором в издательскую программу «Первая публикация» Благотворительного фонда Владимира Потанина. Это была очень интересная работа. И сейчас я понимаю, что она была, что называется, «на вырост».

Был организован конкурс, на который российские музеи ежегодно подавали заявки на издание книг; в самые урожайные годы их было около 60. Жюри, состоявшее из авторитетных музейщиков, деятелей культуры, специалистов книжного дела, решало судьбу этих заявок: отбиралось 4 заявки в год. Некоторые из них были практически готовыми — только отснять материал и сделать книгу, а некоторые — иного свойства. Например, музей в Гусь-Хрустальном предлагает опубликовать коллекцию своего многослойного стекла в стиле модерн. А вот и ещё одна заявка из Петербурга, на приблизительно такую же тему… Принимается решение сделать книгу о всех подобных предметах в фондах российских музеев! Решили, и началась езда по этим музеям. Семь музеев надо посетить, просмотреть коллекции, потом съёмка, едем по музеям опять… В общем, одно дело, когда ты приезжаешь как турист в какой-нибудь Сольвычегодск, а другое — когда едешь снимать, выбирать фотографии в архивах… Это была чрезвычайно интересная часть жизни. В какой-то момент она закончилась — программу закрыли. Выяснилось, что за все годы работы фонд так и не нашёл способа сделать так, чтобы благополучателем становился музей, а не сама программа. Если деньги дать музею, то он издаст книгу экономно, бюджетно и найдёт, куда потратить средства — но события, информационного повода для фонда может не случиться. В «Первой публикации» не жалели средств на редакционную подготовку, фотографирование и полиграфию, книги получались заметные, но музей оказывался не у дел, хоть и с книгой.

После этого началась просто работа с издательствами, с музеями. Оставался «Проект Россия» — там был куст архитектурных журналов, кроме основного: «Проект International» и «Проект Классика». Иногда архитекторы заказывали книжки. Ещё позже я отошёл от архитектуры и стал работать в основном с музеями. И, как ни странно, уже десятки лет я постоянно загружен работой, иногда в расслабленном режиме, но чаще — в режиме аврала. Как сейчас, например.

Надо посмотреть правде в глаза: если взять все мои книги, то перевес будет на стороне именно таких. Хотя на самом деле их я люблю меньше, чем доступные, сложные, профессиональные, неподарочные книги.

Я не принадлежу к числу отцов-основателей Школы дизайна (как Игорь Гурович, Эрик Белоусов и др.) — скорее, ко второй волне преподавателей. Получив предложение от Арсения Мещерякова, призадумался — интересно ли это мне, нужно ли — но думал недолго и согласился. Надо было создать двухгодичную программу курса, и вот это мне стало очень интересно. Создавая её, я и собственную, личную программу прописал, формализовал; понял, какие вещи меня особенно волнуют и сделал их основами своего преподавания. Достаточно большой собственный опыт, накопившийся к тому моменту, позволил мне выработать такую систему ценностей, которую я смог изложить в программе, отвечающей современному положению вещей в книжном дизайне, в книжном деле вообще.

Ещё один важный и соблазнительный для меня момент был в том, что курс я планировал как экспериментальный и исследовательский. Экспериментами и исследованиями я и так занимался в одиночку, в своей повседневной практике — но ведь хорошо, если теми же вопросами будут заниматься вместе со мной молодые и талантливые людьми, студенты? В общем, я решил эту деятельность сделать интересной в первую очередь для себя.

Я пришёл в книжное дело не только со стороны графики и типографики, но и со стороны конструкции — видимо, сказалось инженерное образование. Наверное, поэтому меня всегда увлекала форма книги, её конструкция. Автор, составитель, издательство часто поступают стереотипным образом, их стандарт таков: блок статей, альбомная часть и справочный аппарат. Авторы пишут книгу, как бесконечную колонку в Word со вставленными в нее картинками. Мало кто задумывается, что со всем этим станет, когда колбаса будет нарезана на страницы и переплетена, и как с этим будет взаимодействовать читатель... Никто не думает о том, что, может быть, существуют более сложные и интересные формы книжной жизни! Наша задача — каждому материалу, оценив его критически, найти интересную форму, структуру, устройство, чтобы читателю с этой структурой было интересно работать, чтобы он сам тоже стал соучастником процесса. И мы, книжные дизайнеры, программируем это взаимодействие. Известно: если человек участвует в процессе потребления информации, она лучше в него укладывается, и у него возникает чувство удовлетворенности. Читателю полезны несложные — или даже сложные — задачи, в зависимости от того, на какую аудиторию книга рассчитана: решая их, он чувствует себя героем! Всё это и позволяет создавать интересную форму книги.

Книжная культура, начиная с Гутенберга, была процессом, направленным на всё большую стандартизацию, на всё большее вычищение книжного пространства и ужесточение правил. Понятно, пока книга была основным носителем информации, её надо было делать максимально прочной, доступной, оптически хорошо воспринимаемой, удовлетворяющей медицинским нормам и так далее. В наше время книга таким носителем быть перестала; появились гибкие технологии, не столь тесно связанные со стандартами листа бумаги, со стандартными размерами набора — а любимая, уважаемая, базовая книжная типографическая культура, сформированная веками, стала не единственным способом оформления книг. Сегодня в рамках тома может меняться всё, от стиля типографики до жанра книги. Форма книги может стать, по нашему мнению, самостоятельным сюжетом, который будет взаимодействовать с её содержанием, вступать с ним в резонанс, реагировать на изменяющееся состояние читателя и подогревать его. В нашем курсе есть задания на эту тему.

Я на этот вопрос отвечу, начав издалека. Параллельно основному курсу у нас читает лекции по истории издательского дела и типографике Кирилл Заев, начиная с первых печатных изданий и заканчивая швейцарской типографикой 1950-60-х годов. Наши студенты, получая представление обо всей этой деятельности создателей книг, понимают своё место в этом процессе, чувствуют ответственность, которая на них ложится, — за читателя, за профессию, за книжную культуру. Параллельно с тем, что мы даём представление о том, как можно ломать стереотипы в книге, мы обучаем студентов тому, что это надо делать ответственно. Начиная экспериментировать с формой и конструкцией книги, я в своё время поступал так: если придумывалось что-то невиданное, и была возможность воплотить это в условиях постсоветской типографии, применял находку в первой же работе — независимо от содержания и не всегда оправданно, был такой грех. Теперь же у нас на курсе есть правило: мутации книжной формы мы допускаем только при условии того, что они льют воду на мельницу смысла книги, существуют не отдельно от него. Они должны усиливать этот смысл — тогда это допустимо. Такие находки редки и ценны, и их надо обязательно употреблять по делу.

Владимир Кричевский стал моим старшим товарищем, а я стал его апологетом. Если кратко, идеология Кричевского заключается в том, что дизайн и конкретно книга должны быть доступными, без наворотов, честными, полезными, простыми, но не примитивными. Такой достаточно аскетичный, но желательно остроумный подход.

Я разделяю эти ценности до сих пор. Другое дело, что теперь, после собственного опыта, я считаю, что этот метод не на все вопросы даёт ответы. И бывают ситуации, когда аскеза не подходит, не решает проблемы. В какой-то момент я стал задумываться о собственной программе — и придумал метод, который позволял мне делать правильные вещи и соответствовать ценностям Кричевского. Была идея, что дизайна сделано настолько много, что он образует некую среду, в которой можно уже двигаться не столько в сторону добавления дизайна, сколько наоборот — в сторону убавления. Вот так это слово, «раздизайн», и возникло. То есть ты разбираешь вещь до её сути, до её изначального смысла, а потом как-то пересобираешь в соответствии с задачей, которая стоит перед тобой сегодня. Так мы сделали мебель из пенопласта и фанеры на выставке «Раздизайн и Прототека» — сборно-разборную, за 3 копейки — это типичный раздизайн. 

Да — раздизайн. Собственно говоря, я планировал, начиная с конца 1990-х, создать бюро, все же тогда хотели создать своё бюро! Некоторым это удалось, а я так и не собрался. Но готовое название у меня уже было — готовое название и готовая идеология. Со временем я не только с этим подходом стал работать, стал разные делать вещи. Но раздизайн у нас всегда наготове. И мы это проверяли многократно.

На мой взгляд, пик интереса к экспериментам с конструкцией, с материалами в книжном дизайне уже прошёл — за 15-20 последних лет существования книги было сделано больше экспериментов с книжной конструкцией, чем за 2000 лет её предыдущего существования. Мне кажется, этот ресурс за последнее время выработан. Теперь, как я уже говорил, конструкция интересна в том случае, когда она точно попадает в смысл книги. Это будет всегда цениться — но повального увлечения конструкцией уже не будет. Теперь работа с формой книги перейдёт в область совместной работы формы и содержания, стиля и жанра книги. Замечаю тенденцию, что форма книги становится нейтральной — похожей на анемичный дизайн электронных книг. Мне даже кажется, что книга мимикрирует под электронный носитель, максимально уменьшается формат, облегчается бумага до полной невесомости… И, соответственно, максимально упрощается типографика.

Следим, участвуем и нехотя отпускаем далеко от себя. Мы гордимся нашими хорошими выпускниками. Например, в бюро ABCdesign работает три наших выпускницы: Света Данилюк, Даша Зацарная и Анна Хабарова. Маша Касаткина работает много с кем — ее шрифт продается на ParaType, она работает в «Арзамасе», оформляет книги в издательстве Individuum, сделала книгу в издательстве «Гараж». Арина Левицкая — издатель, дизайнер с многими хорошими работами и владелица изысканного книжного магазина. Маша Ивашкина — автор и издатель рисованных книг для семейного чтения. Мария Кошелева сделала несколько книг для нашего «Раздизайна», работала с издательством Ad Marginem, сейчас учится в Швейцарии, в Лозанне на шрифтового дизайнера. А Соня Круглова и Катерина Ахтырская держат оборону со мной в «Раздизайне».

Группа, которую мы выпустили в этом году — наше максимальное педагогическое достижение. Уже сейчас понимаю, что трое из выпускниц — лучшие представители нашей профессии вообще, в принципе. Вот такая группа. Я не знаю, что после этого делать дальше по тем лекалам, по которым мы работали до выпуска этой группы. Думаю, что надо прокачать, освежить исследовательскую, экспериментальную часть программы.

Кажется перспективным, чтобы студенты придумывали издательские концепции. Приведу пару примеров. Студентка Милы Ершовой Анна Радикорская придумала школьный журнал «СамиШДат», который печатается на бланках, в пружину сшивается, постоянно пополняется. В общем, детали не важны — важно то, что способ его издания определил во многом его непридуманный дизайн, и этот дизайн ни на что не похож, и его сложно критиковать.

Есть ещё невоплощённая идея. Студентка готовила дипломную работу о Медичи и Флоренции. Как по-новому, актуально сделать книгу о Флоренции, чтобы не получился очередной прекрасный альбом издательства Rizzoli? Предлагалась такая издательская концепция, как будто каждый из четырёх районов Флоренции готовит главу о своей части города самостоятельно. Могло получиться, к примеру, что одну главу сделают рестораторы, другую музейщики, третью муниципальщики, четвёртую церковь... Со своими профдеформациями. Нескучная была бы книжка.

Будем развивать наш курс в эту сторону. Надеюсь интересно пожить в  преподавательской деятельности. Что-то ещё добавить к сделанному.