«Просмотровая будка»: теория медиа как хичкоковский триллер

«Просмотровая будка» — фильм, чья премьера на Берлинском фестивале в 2020 году привлекла особенный интерес теоретиков медиа и социологов. Построенная как минималистичный социальный эксперимент, эта картина не только анализирует наши цифровые зрительские привычки XXI века, но по ходу развития внезапно перетекает почти что в хоррор. О хичкоковской мизансцене и медиаэффектах фильма рассказывает Максим Селезнёв.

На всех промо-кадрах «Промосмотровой будки» вы увидите одно и то же — сосредоточенное лицо юной девушки, сидящей в темной комнате. Пусть внешняя минималистичность и нищета этих статичных изображений не обманет вас. Нет ничего более завораживающего в кино, чем напряженный человеческий взгляд, взятый крупным планом. Как сложно придумать и что-либо более интенсивное, чем калейдоскопическую смену множественных экранов и различных форматов изображения. «Просмотровая будка» целиком оркестрована из этих элементов.

Да, эта шутка из анонса повторена уже слишком много раз. Но что поделать, именно таким я и увидел этот фильм при первом просмотре на Берлинале — жестоким формалистским триллером. Сопоставимое оцепенение со мной случалось, когда я впервые за камерой Хичкока проникал в комнату, где только что произошло убийство в «Веревке», чтобы затем остаться там, внутри одного беспрерывного кадра на протяжении полутора часов операторского и сценарного кружения. Той же визуальной эквилибристикой в крайне стесненных декорациях занимается и Александрович в «Просмотровой будке»:

Все их объединяет та одинаково небезопасная дистанция, на которой они находятся от каждого из нас, буквально расстояние вытянутой руки — в открытом доступе на популярных видео-хостингах. В какой-то момент визуальный лабиринт удваивается: Майя не просто смотрит и комментирует изображения перед собой в диалоге с режиссером, но видит на экране собственную недавнюю реакцию, отвечая уже своему отражению. И хотя перед нами импровизированный разговор двух людей, он движется подобно сценарию жанрового фильма: в строго заданных точках срабатывают сюжетные твисты, одно слово или выражение лица эффектно меняют представление о происходящем.
«Ты единственная кого я пригласил на повторную сессию...» — вкрадчиво произносит режиссер фразу, одинаково тревожно звучащую как на языке хоррора, так и в регистре медиа-исследования.

Да, вероятно всем знакомо это сладкое в своей двусмысленности чувство стыда за другого человека, за экранного героя, чувство вроде бы приятно щекочущее своей непристойностью, а в то же время болезненно царапающее глаз. Для Майи подходит другое слово столь же амбивалентного заряда: наивность. Некоторые зрители спешили обвинить девушку в недальновидности, низком эмоциональном интеллекте, слабых представлениях о функциях медиа. Что ж, с каждым из этих определений легко отчасти согласиться, да только все эти свойства придают ее взгляду в «Просмотровой будке» лишь еще больше силы и значения. Каждый из нас на базовом уровне, расслабив внимание, наедине со своим интимным визуальным опытом всегда хранит внутри сокровенное свойство наивного зрителя, словно исходное состояние неопытного любовника. Какими бы изощренными ни были наши техники наблюдателя, они начинают свою работу из наивной сердцевины. Поэтому чем больше Майя упрямствует в непринужденности реакций, тем больше ее взгляд становится нашим взглядом.

Вот неосторожная броская формула, придуманная мной при первом просмотре. Сам Александрович не вполне согласен с таким определением, и все же я рискну зайти дальше в своем маленьком еретическом суждении. В какой-то иллюзорный момент происходящее внутри «Просмотровой будки» действительно перестает казаться диалогом двух живых людей и все больше напоминает мистическую театральную постановку, где актерскими устами проговаривают себя внечеловеческие сущности. Раанан как опытный документалист, много лет работающий в кино невольно несет за собой традицию и этическую систему кинематографа XX века, подобно прилежному двойнику повторявшему жесты всех катастроф своего столетия. Майя же, родившаяся уже в новом тысячилетии непроизвольно выдает реакции, свойственные людям, выросшим в измененной медиа-среде.

XX век сделал все, чтобы отучить человека верить своим глазам. Слишком часто зрение как проводник социального или политического знания оказывалось скомпрометировано, подвергнуто фальсификациям и иллюзионистским атакам. И вот базовая критическая операция, короткий обстрел видео-изображения вопросами: кто снимает его? каким образом? с какими целями? Даже для самого внимательного зрителя или теоретика XX века подобная остраняющая процедура требовала пускай малейшего, но все же сознательного умственного усилия. В глазах Майи этот маленький трюк, — видеть не только картинку, но всегда и оператора за ней, — будто встроена автоматически. «Я всегда ищу ложь» — в какой-то момент соглашается она сама. Но делает ли это свойство ее взгляд более проницательным или прибавляет ее зрению ненадежности?

Вы точно видели подобные иллюстрации. Кажется будто на них изображена повседневная благопристойная ситуация, но присмотритесь и вы найдете зловещие признаки подмены, будто перед нами искаженная пародия на реальность. Восковая свеча подключена к электрической сети. Мужчина держит газету вверх тормашками. Кот заперт в клетке для канареек. Майя словно бы рождена со встроенным в ее зрение вопросом: что не так на картинке? Арабский ребенок, посреди ночи поднятый израильской полицией, путает свое имя при допросе. Другой мальчик обнимает солдата, протягивающего ему кусочек сыра. Человек с камерой из-за угла украдкой снимает улицу, будто выжидая какое-то событие, которое в итоге происходит. Подозрительные детали множатся и Майя с готовностью подвергает дознанию каждое из предложенных ей видео.

Конечно, сложно поспорить — с нашими картинками давно все не так. Тем не менее Александрович избегает дидактической интонации. Не пытается заклинать кошмарные изображения арабо-израильского конфликта. Не стремится и превратить свой фильм в историю воспитания взгляда, терапевтический сеанс исправления наивного и непослушного нрава Майи.

«Просмотровая будка» — фильм не об этике зрительского взгляда, но скорее о его экологии. Естественной системе взаимоотношений человека с видимой стороной реальности. Ведь то как Майя смотрит на картинки, то как мы смотрим на них вместе с ней в гораздо большей степени зависит не от ценностного выбора, но от тяготения привычки, от микроскопических действий, которые совершаются с автоматической точностью, неосознанно.