Степан Лукьянов: «Возможна ли диффузия культурных пузырей?»

В апреле Школа дизайна провела шестую Международную конференцию «Теории и практики искусства и дизайна», на которой рассматривался широкий круг сюжетов, связанных с экономикой, социологией, культурой. Публикуем диалог, состоявшийся в рамках секции «Индустрия впечатлений в период деглобализации: реалии и перспективы» между художником Степаном Лукьяновым и исследователем культуры Василием Мельниченко.

Степан Лукьянов: В силу того, что сейчас в мировой гонке Китай постепенно догоняет США, возникает ощущение, что произойдет какой-то культурный поворот. Россия же, по словам экономиста Александра Аузана, совмещает в себе и западноевропейское и азиатское начала: индивидуальная Россия — европейское начало и КоРоссия — азиатское, коллективное начало. Отсюда вопрос: является ли это противостоянием? Возможно, что такое совмещение разных культурных парадигм дает России определенные преимущества. Россия может быть более пластичной совмещая в себе оба начала.

Я абсолютно согласен с Александром Аузаном в том, что это наше преимущество. Это как два двигателя на одном самолете. Недавно вышла книжка Теодора Адорно, человека классической, индивидуалистической культуры, где он описывает свое неприятие массовой культуры США 30-40-х годов прошлого века после того, как он покинул Германию бежав от массового фашистского помешательства и антисемитизма. И глобальные события дают нам шанс отдалиться от парадигмы международного масскульта, в которой мы пребываем последнее время. Но при этом есть риск отдаления и от парадигмы высокой культуры. И такая культурная неприкаянность у художника, философа, поэта будет всегда.

Василий Мельниченко: Цивилизационный подход без опоры на формационный подход оставляет за пределами рассмотрения огромные массивы информации. Например, Испания XVI века очень похожа на современную Россию. Там поток золота из Америки, которое не вкладывается в развитие промышленности. У нас поток углеводородов и такое же пренебрежение промышленностью. Там жесткая регламентация культурных форм. И у нас тоже самое. И ведь нет у испанцев второго крыла под названием «Азиатская цивилизация». Мне кажется, что КоРоссия не связана с азиатским способом производства, а связана с централизацией власти.

СЛ: Я предложил такую картину, чтобы нам можно было в каком-то упрощенном ключе рассуждать об определенных явлениях. Я не ученный, а художник. А искусство не нуждается в доказательствах.

ВМ: Оно нуждается в доверии.

СЛ: Кстати, доверие — это и экономическая категория. Мы могли бы расширить проблемы обсуждения.

ВМ: Останемся в пространстве заявленной в названии секции проблеме эстетики периода деглобализации. Я думаю, что мы не испытаем в связи со сменой мирового лидера серьезные эстетические потрясения. На какое-то время усилится региональная повестка и все вернется к универсальным лекалам создания культурного продукта. Однако, в истории нашей страны был момент, когда русское искусство приобрело мировое значение и это было связано с отказом от подражательности. Благоприятствует ли ситуация появлению русского культурного феномена? У меня ощущение уже много лет, что русский художник носит в себе воображаемого белого господина, которому ему очень хочется понравиться. А нужно лишь быть интересными самим себе.

СЛ: Этот вопрос тоже сопряжен с глобальными процессами. А возможно ли появление оригинальной английской эстетики? Этот вопрос так же относится и к нам. Строго говоря, я думаю, что мы состоялись уже как национальная эстетика. Вопрос в том, насколько она развивается. Вот есть такое понятие как «ватник»... Эта куртка, восходит к стеганной одежде кочевников, прошла через лагерную коннотацию и теперь превратилось в негативное понятие сопряженное с политикой. Давид Боровский описывал ватник как наслоение культурных пластов. В подобном цивилизационном наслоении мы и существуем. Ничего нового не бывает, но в точности повторяющегося нет.

Мы, художники, близки конструкторам, которые из разных частей, собирают что-то новое, но из уже имеющегося. Так вот, когда я вспоминаю про ватник, для меня это не пыльная вещь или понятие, для меня это гумус, питательная среда, которая существует и ее нужно выявлять. Поэтому художнику очень важно изучать историю искусства и историю вообще. И тогда станет ясно, как Россия обретает свое оригинальное эстетическое лицо.

ВМ: Однако, я хочу вернуть тебя к вопросу ожидаемой художником похвалы от воображаемого «господина». Ипполит Тэн утверждал, что художник только и работает для того, чтобы его похвалили. В этом ключе, чья похвала может иметь не разрушительный, а созидательный для культуры в целом эффект?

СЛ: Думаю, здесь уместно говорить об образовании. Я из семьи художников. Вопрос похвалы или ее отсутствия стоял для меня достаточно остро. Если говорить о внешнем критерии, не говоря о самоконтроле, то профессиональная среда и профессиональная оценка являются тем, что важно для становления художника. Хотя мы знаем примеры художников-одиночек с очень высоким и профессиональным и тематическим уровнем их творчества.

ВМ: Как ты думаешь, в момент ломки привычных связей, нужно ли нам замедлиться, взять паузу или же сучить ногами, что есть сил? Я понимаю, что местоимение «нам» звучит наивно, но есть ведь механизмы разрежения культурного пространства или его активации. Правильнее было бы поставить вопрос так: «Стоит ли нам желать замедления или активизации культурных процессов».

СЛ: Посмотрим на примеры. Начинают наверху ускорять патриотическое искусство, которое само по себе прекрасно (вспомним Рубо или Верещагина). Но если ты его ускоряешь, получаются уродливые муралы и памятники. Если ты его будешь замедлять, боюсь, результат будет тоже неважный. В делах искусства необходимы осознанность, баланс и гармония.